Двойной генерал (СИ)

— Михал Моисеевич, — с трудом освобождаю руку и тёплым дружеским тоном спрашиваю, — вы что, вчера родились, совсем кукушка съехала? У вас что, башка пятнадцать раз штопаная?

Учусь ругаться цензурно, всё-таки я многозвёздный генерал, в высоких сферах вращаюсь. Понимаю теперь, почему Михася из наркомов попёрли, в трёх самолётах, как в трёх соснах запутался. Смотрит на меня слегка обиженными красивыми семитскими глазами.

— Что случилось, Дмитрий Григорич?

Сначала выдерживаю мхатовскую паузу, и только потом… предлагаю вызвать главного его высочайшее конструкторство Петлякова. И уже в присутствии обоих излагаю элементарный и естественный порядок действий.

— Один, Михал Моисеевич! Один!!! — для наглядности, вдруг не поняли, показываю вытянутый вверх указательный палец, — один самолёт надо делать!

— Но как же… — теряется Каганович, Петляков внимательно слушает, — вы же ж сами…

— Не перебивать, — лязгаю голосом, — делаете один самолёт, вызываете меня, я осматриваю и всё проверяю, пишу вам пакет замечаний. Что-то прибавить, что-то не нужно, где-то переделать. Так может произойти не один раз. И вы, как стая придурков, будете всё переделывать пятнадцать раз на всех трёх самолётах?!

Во время паузы вглядываюсь. О-о-у, неужто доходит? Петляков как-то странно смотрит на директора. Наверное, предлагал ему такую схему, а тот решил по-своему, за один приём сбагрить все три машины. Торопится место освободить?

— Доводите до ума один самолёт, навалившись на него всем миром. Как только он меня устроит, на оставшихся двух полностью отрабатываете технологию модернизации. Только тогда я их заберу. Если совсем всё будет хорошо, сделаете ещё штук семь-восемь.

После этого я проверил, что они там наворотили. Не визуально проверил, в воздух сам поднялся. Отговорки, что у них нет лётчика-испытателя на такой самолёт, не принимаю. У меня есть такой лётчик. И вот теперь иду по полю со своим экипажем, а рядом, словно мячик скачет Каганович.

— Почему у вас изо всех щелей дует. На высоте холодно, как на Северном полюсе. Я вам что про герметизацию говорил?!

— Тык-мык… — я особо не слушаю его лепет.

— Почему радио не работает, один треск в наушниках? Попробовал связаться со своим самолётом, хоть бы по краю что-то мелькнуло.

— Тык-мык…

Резко останавливаюсь. Всегда забавно наблюдать, как свита в таких случаях смешивает порядки и после, с виду бестолковых, движений быстро восстанавливает статус-кво. Отсылаю экипаж обратно в самолёт.

— Попробуйте связаться с нашим самолётом сейчас, — у меня родилась идея, вернее, я вспомнил все эти проблемы с радиостанциями на автомобилях. Сам не водитель ни разу, зато приятель сосед на машине повёрнутый, чего только я у него в гараже не нахватался.

Оказываюсь прав. Со стоящих на приколе самолётов связь установилась легко и не напряжно. И дело, так понимаю, не в близости.

— На самолёте, — объясняю директору и Петлякову, — масса электрооборудования. Оно, бывает, искрит, включается, выключается. Двигатель постоянно работает, там какие-нибудь свечи зажигания пропускают электрический импульс. Всё это даёт помехи, при которых хоть есть радиостанция на борту, хоть нет. В обоих случаях эффект одинаково нулевой…

Сам с себя охреневаю. Главного конструктора поучаю, пусть он из другой сферы, но человек для своего времени крайне образованный.

— Все источники помех заэкранировать и что хотите делайте, а связь на летящем самолёте должна быть такая же, как на стоящем.

В салоне я тоже длинный список пожеланий выкатил. Начиная от удобных сидений до переноса на другое место какого-то оборудования. А ещё мне надо место под кинокамеры. Которые, сцуко, тоже придётся экранировать. Так-то технология навешивания на самолёт отработана под фотопулемёты, поэтому надеюсь, что неприступных проблем не будет.

Радостное выражение настолько далеко убежало от лица Кагановича, что я представить уже не могу его восторженным. Крайне удручённый вид.

— Какой срок? — в голосе обречённость.

— Неделя, не больше, — хотел было сказать, что срок — две недели назад, но часто это, наоборот, расхолаживает. Чего спешить, если давно опоздали.

На жалобы о малости времени отвечаю:

— Я найду какие-то недостатки ещё или появятся новые требования и что тогда? Бесконечно по кругу будем бегать?

— Мы же не можем предвидеть, что вам ещё захочется, — всплёскивает руками Каганович.

— Вы заявили ТТХ на этот самолёт, — холодно поясняю я, — плюс мои замечания. Не забывайте об удобстве экипажа… и удобствах. Не забыли про туалетную комнату?

— Будет утяжеление самолёта, — замечает Петляков.

— Постарайтесь сильно не утяжелять. В крайнем случае, разрешаю сократить бомбовую нагрузку. По одной подвеске с каждого крыла можете убрать.

Мне как серпом по яйцам, не хочется лишаться ничего. Но я твёрдо знаю, что за всё надо платить, а Петляков-то как расцветает. Этого запаса на три туалета с душем хватит.

На этом и закончил с ними. А пообедал уже в Ленинграде. Просто так оставлять на самотёк конструирование ЗСУ нельзя. Они без пригляда такого наизобретают.