Двойной спор (СИ)

Двойной спор

Пролог

— То есть…

— То есть что, Рома? — забившись глубоко в свой панцирь, холодно перебиваю.

— Всё было игрой?

Смотрю в родное лицо, выискивая на нём следы драки, а в паре метров стоит мой жених. Ненавистный, противный, навязанный.

Он разговаривает с папой.

И в этот миг, я осознаю, да ведь Гордеев совсем не знает жизни. Его любимое занятие — тратить деньги отца. Всё.

Худощавый миловидный блондин. Полная противоположность Романова, который действительно единица. Он сам своим трудом добился таких высот.

Я считала его мажором, а на деле он оказался намногим больше.

Да. Мажор.

Да. Несносный.

Да. Хам хамский.

Да. Бессердечный

Но я знаю, что это только его игра.

Настоящий он совсем другой, пусть и "маски" так же являются его частью.

Но папа считает, что ВАДИМ — лучший выбор для меня. Пф-ф-ф. Скорее для его бизнеса. Породнится с семьей Гордеевых — сказка.

Он никогда не примет Рому. Да и мы не сможем быть вместе.

Слишком многое натворили. Столько стоит между нашими отношениями. Столько всего.

— Тебе ли говорить о игре, Рома? — выдавливаю, сглотнув.

Любимые глаза зажигаются опасным огоньком.

— Ты на меня поспорил. Я поспорила на тебя. Поиграли, развлеклись, зашибись. Теперь иди, — взмахиваю рукой, отгоняя его, как муху.

Но Ромка не был бы собой, если так легко ушёл.

Он хватает меня за ту ладонь, которой я махала. Замираем друг перед другом. Грудная клетка парня тяжело вздымается.

Всеми силами стараюсь показать, что мне он безразличен. Что сердце не заходится. И дышать без него легче лёгкого.

— Я не дам тебе выйти за него, — категорично шепчет невыносимый.

Миг. И я повисла вниз головой на его плече.

— Отпусти. Отпусти меня, — хнычу, из последних сил сдерживая солёные капли.

Но мажору похр*ну на моё мнение и мнение людей вокруг.

Идёт к выходу.

Чёртов робот.

Увязла в решение, как вырваться, но при этом не упасть на пол. Поэтому не замечаю в упор, что отец довольно улыбается, глядя на нас.

А его ассистент что-то быстро объясняет Вадиму, порывающемуся спасти свою невесту, из сильных лапищ "маньяка".

1

— Пап, ну, что ты имеешь ввиду?! Почему я не могу продолжить учиться?

— Можешь, доченька, можешь, — отпив кофе, улыбается Марков старший.

До момента, как я радостно захлопала в ладоши, что обошлось. И в этот раз, кару небесную избежать смогла, спокойно обламывает:

— Но не в своём хересе.

— Па, не херс. Хек, — еле сдерживаюсь, чтобы не расколошматить макбук.

Нельзя, Ева, нельзя, сама себе твержу. Пока отец не снимет "бан", нельзя. Денег на новый «макинтош» — нет. Придётся потом скотчем обматывать, позориться на всю округу.

— Да хоть пи*дек, доча. Ты погляди во что превратилась. Клубы, тусовки, алкоголь. Наркотики то ещё не употребляешь? — исподлобья смотрит на меня красивый мужчина.

Чего прикопался?! Обычно совсем не контролирует, а тут, как с цепи сорвался.

Неужели очередная любовница провинилась, и он её отправил в далёкие дали, грустно думаю, водя пальцем по краюшку чашки. В ней обычный чай.

Я и сама поняла — надо завязывать. Допьюсь, что скоро мать родную не узнаю. Всё из-за урода этого. Смог всё-таки разбить вдрызг моё глупое сердечко. Такой наглой была. Так храбрилась.

Чтоб отсохло у него всё, что ещё не отвалилось, благодаря моим "тёплым" пожеланиями.

— …концентрации — ноль. Сомневаюсь, что ты сейчас трезва. Всё, Ева. Всё! Баста, — вырывает голос отца из воспоминай.

— А-а? — пару секунд не понимаю, что он имеет ввиду.

— Финир[1], - переходит на французский отец, чтобы, наверное, было понятнее.

— Берёшь билет на самолёт. В Москве чтобы была не раньше среды.

— Папа, — офигеваю от поворота. От это задумалась.

— Я сказал. В среду. Чтобы. Была. В Москве, — отчётливо повторяет мужчина.

— Денег больше на свои развлекушки не получишь.

— Ты оставишь свою дочь без еды? — в священном ужасе, шепчу.

— Тыщ двадцать тебе хватит.

— Двадцать? — хвастаюсь за сердце.

Ой, застучало, ой, забилось. Умру, как есть умру в рассвете лет.

— Ева, — строго сводит брови родитель.

— Прекращай спектакль. С голоду не помрёшь. Остальное у тебя и так есть. Шмоток дохера и больше, всяких мазючек, причём элитных, чемодан. Чемодан, Ева, косметики!

— Да-а не чемодан. Всего лишь маленькая сумка, — закатываю глаза.

Мужики!

Как не понимать простой истины — ума не приложу. Каждая моя баночка, тюбичек и бутылечёк — очень и очень важны.

Не буду ведь перед друзьями чушкой ходить. Да и перед посторонними — тоже.

Отец считает мне надо губы помазюкать гигиеничкой, за сто рублей, да всё?!

Так меня на смех подымут, раньше чем скажу "дратути".

Спрашивать будут, чего такой естественной побыть решила.

— Всё. До среды, доча, — устало выдыхает папа.

— Будь умницей, хоть раз сделай, что прошу.

Затыкаюсь, правда понимая, что нужно остановиться. Если я надавлю, или стану истерить. Чувствую, и двадцати тысяч не перепадёт. Отец — не тот человек, которого можно прогнуть.

Придётся собирать вещички и ехать.

***

Спустя четыре дня…

— Ева Михайловна, — окликает водитель, стоит выйти из аэропорта.

Поздоровавшись, позволяю забрать вещи, и уложить их в багажник.

Обойдя машину, залезаю в салон.