После окончания юрфака Попова направили работать следователем районной прокуратуры в маленький городишко — чуть побольше этого. Работал ни шатко ни валко, постепенно вникал в работу. Сложных дел не случалось, и он был премного этим доволен: меньше спросу. Женился на маленькой врачихе из райбольницы, перебрался из общежития в комнату. Начал подыскивать себе место поспокойнее и поденежнее — там же, в городке, — как вдруг неожиданный случай перемешал карты: Попов раскрыл убийство. Дело действительно было сложное. В драке возле клуба ударили ножом в спину восемнадцатилетнего учащегося ПТУ Борю Максимова. Он умер через два часа, не приходя в сознание. В раскрытие преступления Попов плохо верил — слишком много народу участвовало в драке с той и с другой стороны. «Выполню все следственные действия, а кончится срок следствия — приостановлю дело», — так он думал. Однако повернулось иначе. Однажды ему позвонил начальник районной милиции — ну-ка зайди!
В кабинете, кроме майора, сидели начальник уголовного розыска и низенький, курчавый, горбоносый пацан. Попов сразу узнал его — как же, знаменитый Жека. Здравствуй, дорогой! Хитрый, озорной, пакостливый, Жека был кумиром городской шпаны.
Сколько его ни подозревали в мелких кражах, драках, неизменно выворачивался. Майор пригласил Попова сесть и, взяв со стола аккуратно выточенную финку с наборной рукояткой, обратился к Жеке:
— Вот этой финкой вы, Фарафонов, двенадцатого мая сего года возле клуба убили гражданина Максимова.
— Не убивал я! — заверещал Жека. — Пошли вы все! В Верховный Совет напишу! Пусть вас самих посодют! Не убивал я никого!
Начальник посмотрел на Попова. Тот пожал плечами.
— По нашим сведениям, — внушительно заговорил майор, — нож в тот вечер был только у него. Вот. Ты — следователь, решай.
Попов встал, пошел к двери.
— Куда ты? — всполошился начальник.
— К дежурному, — ответил Попов, — за протоколами задержания. Я задерживаю вас, Фарафонов, по подозрению в убийстве.
Почти трое суток он и начальник уголовного розыска искали доказательства причастности Жеки к преступлению. И нашли. На третьи сутки они привели на очную ставку парня, которому Жека после драки показывал окровавленный нож и хвастался, как он ловко «замочил» пэтэушника.
Потом Попов с удивлением вспоминал эти трое суток, когда он искал доказательства. «Что это на меня вдруг нашло?» — думал он. Была какая-то сосущая ярость, ожесточение в работе, черт знает что еще. Он и радовался, и пугался этих непонятных чувств.
О Попове заговорили. На семинаре следователей области его просили рассказать о том, как он раскрыл убийство. О нем с похвалой отозвался прокурор области. Потом вызвали в областную прокуратуру, и начальник отдела кадров предложил перейти на работу в областной аппарат как опытному, перспективному товарищу. Пообещали комнату. Попов согласился. Однако дома стал раздумывать: а ладно ли будет? Сидеть да сидеть бы здесь, тишина, рыбалка, вон по профсоюзной линии на комбинат работать зовут и квартиру обещают. Жена обрубила все концы.
— Ну и сиди здесь! — заявила она. — В глуши-то, корми комаров. На повышение идешь, не понимаешь, что ли? Комнату, прописку дают, чего думать, не знаю. Ребенка в английскую школу отдадим.
Сейчас, лежа на узкой гостиничной коечке, Попов вспомнил эти разговоры и печально улыбнулся. Хорошо ей говорить, а вот ему теперь каково? То ли дело оперу — спит себе! Он поглядел на Семакина и вдруг уловил чуть заметное дрожание ресниц — инспектор тоже не спал. Тогда следователь спустил худые ноги, прикоснулся к холодному полу пятками, похмурился и бодро крикнул:
— Вставайте, товарищ! Как можно спать, когда борьба с преступностью вступает в завершающую фазу? Не понимаю.
Семакин открыл глаза и забурчал, глянув на часы:
— Вот. Разбудил, понимаешь. Сам-то когда успел выспаться?
— Всегда на посту. Как огурец. Являю образец идеального сыщика.
— Не ври. Сыщик — это я. А ты — следователь. Прошу не путать.
За завтраком инспектор сказал:
— А я рано проснулся сегодня, раньше тебя, пожалуй. Засели в голове эти старики. Ну какого черта от них надо было?
— Да… Люди тихие, незаметные. Зачем?
— А интересные, между прочим, — оживился Семакин. — И Нина Федоровна, пожалуй, не так проста. Ты на вскрытии татуировку у нее видел?
— Нет, — покачал головой Попов. Он ушел вчера со вскрытия трупа Макуриной. Застеснялся.
— Занятная татуировочка, — сказал Семакин. — «Я твоя, Гено» там вытатуировано. В весьма пикантном месте. И старик тоже с татуировкой. На ногах — «Они устали», на ягодицах — кошка с мышью. Типичная уголовщина. И что делать, ума не приложу. Когда же теперь этот лысый с металлоискателем приедет?
— Ну зачем ты так? — обиделся за Михайлюка Попов.
— Да не обращай на меня внимания! — Семакин допил газировку, поднялся. — Пошли!