Двоюродные братья

«Стоять так довольно глупо», — думал Мендель Гой, но ему вдруг показалось, что лицо Лейб-Иоселя начинает проясняться. И Гой уже надеется услышать от Лейб-Йоселя доброе слово о себе, хотя он и знает, что слова эти будут неискренни. Гоем овладело любопытство: что он может сказать, если все те, которые называли его бездарным, не читали его произведений, когда между ним и теми, собственно говоря, классовая борьба.

Но Лейб-Иосель прервал его мысли:

— Итак вы придете?

Так как Гой не слыхал, куда зовут его, у него ничего другого не оставалось, как спросить:

— Почему, собственно говоря, вы зовете?

— Писатели любят переспрашивать, выпытывать и зазнаваться!.. Какая разница, кто зовет, важно, — куда зовут.

— И куда зовут? — Гой улыбнулся, ему нравилось, что его называют писателем, хотя это звучало для него необычно и чуждо.

— Так вот. Вы ведь меня знаете, Лейб-Иоселя... Вернулся из длительного путешествия и созываю всех на выпивку. У меня на выпивку собираются большевики и меньшевики. У меня в доме между людьми мир. И для писателей у меня отдельный стол. Приходите, приходите!

Лейб-Иосель ушел. Дамский головной платок вылез из кармана и развевался по ветру.

Вечером, когда Мендель Гой пришел, Лейб-Иосель почти забыл о нем, но встретил его, так же как и всех, хвалебными словами и добрыми пожеланиями:

— Великий писатель, известный художник...

Гою вначале показалось, что насмехаются над ним, но многие старались пожать ему руку. Многие из тех, которые только слыхали, о еврейской литературе, но никогда не читали ее, почтительно окружили его. Он рас- терялся и почувствовал вдруг желание сделать жест, подобающий писателю. Он с удивлением разглядывал всех. Он не ожидал встретить столько народу. За длинными столами, уставленными точно на еврейских свадьбах, тортами, пирогами, винами, водкой, еврейской фаршированной рыбой, орехами и конфетами и даже поросенком, сидели люди. Они утомились и с усталой медлительностью разжевывали пищу. Было шумно.

Гоя усадили за стол между наполовину незнакомыми людьми, которых он видел не то в союзе, не то в клубе, не то на митинге. Его наперебой угощали водкой. Он пил из зеленых рюмок с надписью «Пейсах»¹³. Он обратился к соседу:

— Я вас где-то видел. Ваше лицо мне знакомо...

Лейб-Иосель вышел на середину комнаты и хлопнул в ладоши.

— Ш-ш-ш-ш-ша, тихо... Первым делом я поздравляю самого себя с возвращением из России. Во-вторых... я уезжаю и хочу проститься с вами. Так вот... я хочу проститься с вами... Будьте здоровы...

Он затих, стер пот со лба.

— Могу ли я от вашего имени, от имени пролетариата и крестьянства, от имени эксплоатируемых просить в России помощи для вашей борьбы? Когда я вернусь назад, я устрою еще большую выпивку... Значит можно сказать...

— А кто вы?

— В самом деле.

— Действительно.

— В самом деле — я Лейб-Иосель... Чего вы так вскочили, — может быть, я совсем шучу...

— Ах, вот как...

— Шутка...

— Но кто вы? — обратился к нему Мендель Гой.— Кто вы в самом деле? Я, пролетарий, хочу знать. В чьем доме я нахожусь, чью вино я пью из зеленых бокалов, которые должны были находиться сейчас на чердаке и стыть на морозе до пасхи. Скажите, кто вы?

Лейб-Иосель что-то ответил, но Гой в это время слушал соседа, спросившего:

— А вы кто? Пролетарий? Но человек должен копать глубже, нежели лопата. Так кто же вы?

Мендель оглядел соседа, хотел сказать что-то, по задумался. «Где я его видел?»

Потом обрадовался:

— С польскими сапожниками. Я же говорю знаком... Кто я? Портной! Писатель, беспартийный большевик!

Лейб-Иосель расхаживал от стола к столу и подбадривал:

— Кушайте, пейте, мои милые, дорогие гости. После этого я возьму слово для большой речи. Кушайте, пейте!...

Темные бутылки светлели. С писательского стола высказывались неопределенные социалистические речи. За столом, за которым сидел Мендель Гой, переговаривались о том, что они напрасно пришли сюда: Лейб Иосель обещал передать привет и рассказать о России.

— Я еще возьму слово для большой речи.

Мендель Гой наполняет рюмки и чокается с женщиной, сидящей напротив него, которую все называют Малкой. При этом он говорит:

— Настоящий сейдер¹⁴. Пасхальные рюмки налицо, малка¹, перед нами, спросить кашес¹⁴¹⁵ мы сможем сами, нехватает только мейлеха³, его нужно попросить у социалистов, бундовцев или у других...

Малке нравится его болтовня. Она смеется, наливает Гою вина, и оба пьют. И Гой чувствует, как по телу его разливается тепло. Он сбрасывает с себя пиджак, хлопает в ладоши, в комнате затихает, он восклицает:

— Что за меньшевистская скука? Что за нечеловеческая лень. Вот мы с товарищем Малкой идем танцовать, и, на зло всем, спляшем наш танец. Идемте, идемте, товарищ Малке. Я по глазам вашим вижу, что вам хочется танцовать, сам я теперь распален вином и не могу врать, ио признаюсь, что мечтаю о малке. Идемте.