Двор. Баян и яблоко

— Страсти… Ромео и Джульетта… ей-ей, выдумки все это, Сергей. Не в страстях тут дело!.. Ты слышал, что Устинья пробурчала этому благолепному старичку… Недослышал? Жаль. А она констатировала фигурально следующее: «Коли шерсти не собрали, так хоть дегтем плеснули!» Вот они и плеснули дегтем в сторону Семена и Шуры… и кое-кого смутили. Но «деготь», с чем фигурально Устинья сравнила их общий «трюк», уверяю тебя, порожден не взрывом страстей, а другими причинами.

— Так раскрой их, Андрей Матвеич!

— Не все сразу, Сергей Сергеич, не все сразу.

— Ах, да… ты ведь все любишь взвесить, потом убедиться… и только после всего этого рука твоя наконец выведет первую строку… Ну, хорошо, не будем спорить на сей счет… Все-таки Шмалев Шуру увел… и она с ним, смотри, идет и слушает его… что?

— А по обочине, обрати внимание, за ним идет Семен Коврин.

Семен, мелькая из-за кустов темноволосой головой, шагал неслышно по траве, и каждое слово идущих впереди доносилось до него вполне ясно.

— Вы не серчайте на меня, Александра Трофимовна, — просительно говорил Шмалев.

— Да за что? — лениво спросила Шура.

— За прибаутку не серчайте… насчет того, что кого вы отличите, тот и атаман.

— Никого я не отличаю, — холодно сказала Шура и отвернулась от Шмалева.

Тот неловко пожал плечами и быстро свернул в переулок. Тогда Семен подошел к Шуре и посмотрел ей в лицо беспокойным и печальным взглядом.

— Ну? Что тебе? — вздрогнув от неожиданности, отрывисто бросила ему Шура. — Эх ты… герой флота… Грубую, скверную бабу осадить не сумел, она ж надо мной, да и над тобой тоже издевалась!..

Семен поднял на женщину тусклый, точно выпитый взгляд.

— Личную мою линию не могу вмешивать в общие дела! И чтобы этого не допустить, я на все пойду… Ежели личная линия покажется у всех на виду — позор… нельзя терпеть…

«Словно подмененный, даже почернел весь», — подумала Шура с невольной жалостью.

Некоторое время она молча шагала рядом с Семеном, остывая от возбуждения и досады.

— Странное дело! — заговорила она задумчиво и строго. — Если ты позора не допустил, так почему от этого радости нету? И опять же я не понимаю… Ты вот в мужья ко мне просился… Если бы я за тебя вышла, мы с тобой тайком бы жили, чтобы никто не знал, что мы друг дружке родные?

— Но ведь ты все не идешь за меня, Шура, — угрюмо возразил Семен. — Поддерживаешь меня в деле, а чтобы в загс вместе, наконец, поехать, — тут я тебя не докличусь!

— Все еще испытываю я тебя… — грустно вздохнула Шура. — Была ошибка у меня в жизни… тебе об этом я сказала, а все-таки еще испытываю тебя, какой ты есть: не станешь ли потом меня попрекать да мучить?

— Эх, Шура, Шура!., знаешь ведь, как ты люба мне… а вот оттого, что ты все еще пытаешь меня, и все знают, что ты не жена мне, а та, кого я к другому ревную… значит, я и завидовать могу, злобствовать и портить отношения с людьми в общем колхозном деле из-за личной моей линии? Нет, невозможно, это нельзя!.. Как большевик, я, Шура, от этого должен быть чист, как стеклышко.

— Нет, — сказала она убежденно, — если уж чист, так и горд, гордее всех. А ты где-то заврался, Семен… Ну, ладно, потом договорим… Что-то обидно мне и тяжко на сердце… я пойду… прощай пока.

Семен долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за косогором.

— Вон Шура-трактористка домой торопится… что-то невесела она… — робко произнесла Лиза, чтобы как-то нарушить молчание. Володя шел рядом с ней, но словно не замечал ее, погруженный в странное и мрачное раздумье.

— Володенька, да что ж это с тобой? — чуть не со слезами спросила Лиза.

— Что, что? — мрачно передразнил он. — Размазни мы несчастные, вот мы кто!

— Почему… размазни? — удивилась Лиза.

— Потому что ничего не смогли возразить Устинье, Шмалеву и мерзкому старикашке. Они же нарочно на Семена Петровича и Шуру накинулись, чтобы собрание сорвать… Вот тут-то бы нам и срезать Устинью с ее компанией… а мы, комсомол, ничего не могли придумать, так и промолчали, как чурки!.. Сначала в ладошки хлопали, веселые словечки выкрикивали… а как дело хуже пошло, мы сразу и скисли!..

Володя сел на траву и сжал ладонями голову.

Лиза робко придвинулась к нему.

— Володя, нельзя же все к сердцу принимать. Смотри, как хорошо лодки плывут — должно, рыбаки…

Он с сердцем зажмурился.

— Ну их к черту!

Девушка отодвинулась и вспыхнула.

— Ничем тебя и занять нельзя. Видно уж, противна я тебе…

— Ну, пошла молоть! Ты понять должна, что я переживаю, а ты… — он взял в руки ее круглое лицо, с изумленно полуоткрытым пухлым ртом и мелкими, как бисер, веснушками на щеках, — а ты совсем дурочка… В идеях ничего не смыслишь, вот в чем дело.

— Какая есть, — обиделась Лиза, оттолкнув его руки. — Какая есть, бессовестный ты человек!