Никакого ответа. Высший Лорд Весны нехотя взглянул на меня.
Слова Люсьена сказанные Фейре вчера прозвучали в моей голове. Возможно, именно поэтому я оставил Фейру исследовать новые краски, которые подарил ей Азриэль, и рассеял сюда.
Я посмотрел на огромного лося, его темные глаза были открытыми и остекленевшими. Охотничий нож лежал на столе рядом с его головой.
Никаких слов или намека на движение. Очень хорошо.
— Я говорил с Варианом, принцем Адриаты, — сказал я, вставая по другую сторону стола, рога зверя были, словно колючки между нами. — Я сказал ему, чтобы он попросил Тарквиния отправить солдат к твоей границе. — Я сделал это вчера вечером, отведя Вариана в сторону во время ужина. Он согласился, поклявшись, что все будет сделано. — Они прибудут в течение нескольких дней.
Никакого ответа.
— Это приемлемо для тебя? — В составе сезонных дворов Летний и Весенний являлись союзниками еще до этой войны.
Медленно, Тамлин поднял голову, его золотистые волосы были грязными и спутанными.
— Думаешь, она простит меня? — осипшим голосом спросил Тамлин. Словно он много кричал.
Я знал, про кого он спрашивал. И я этого не знал. Я не знал, желает ли она ему счастья и прощения. Если Фейра захотел бы предложить это ему. Прощение может быть подарком для обоих, но то, что он сделал…
Его зеленые глаза были пусты.
— Заслуживаю ли я этого?
Нет. Никогда.
Должно быть, он прочитал это на моем лице, потому что спросил:
— Ты простишь меня за свою мать и сестру?
— Я не помню, чтобы когда-либо слышал от тебя извинения.
Словно эти извинения смогли бы перекрыть горечь утраты, которая все еще съедала меня, затянуть ту дыру, которая навечно появилась в моем сердце.
— Я не думаю, что это что-то исправит, в любом случае, — сказал Тамлин, снова взглянув на убитого лося. — Для любого из вас.
Сломленный. Совершенно сломленный.
Я махнул рукой, огромная туша лося под коптилась, его шкура упала на пол. Еще одно мерцание силы, и аккуратно нарезанные куски мыса появились перед Тамлином.
— Ешь, Тамлин, — сказал я. Он даже не моргнул.
Это не было прощением или проявлением доброты. Я не мог забыть, что он сделал с теми, кого я любил больше всего на свете.
Но из-за Солнцестояния или от того, что Фейра подарила мне то, о чем я только мог мечтать, я сказал:
— Ты можешь уйти и умереть после того, как мы разберемся с новым миром.
Волна моей силы, и железная сковорода появилась на раскаленной печи с шипящими стейками из мяса.
— Ешь, Тамлин, — повторил я и исчез в темноте.
Глава 24
Она солгала Фейре.
Почти.
Она собиралась посетить Зимний двор. Только не сразу, как она сказала. Вивиан, по крайней мере, знала, когда точно ожидать ее. Хотя они и обменивались письмами в течение нескольких месяцев, Мор так и не сказала Леди Зимнего двора, где она будет между Солнцестоянием в Веларисе и ее визитом к Вивиан и Каллиасу в их дом у горы.
Ей не нравилось рассказывать людям об этом месте. Она никогда не упоминала о нем.
И когда Мор скакала по заснеженным холмам, ощущая тепло своей лошади, Эллии, она помнила, почему.
Ранний утренний туман висел между буграми и впадинами раскидистого поместья. Ее поместья, под названием Атлвуд.
Она купила его триста лет назад для тишины и покоя, держа в нем лошадей.
Эллия преодолевала холмы с непоколебимой грацией, бежала быстро, словно западный ветер.
Мор не учили ездить верхом. Не тогда, когда рассеивание было гораздо быстрее.
Но с рассеиванием никогда не было ощущения, что она действительно куда-то едет. Как она собирается, бежит, мчится в какое-то место. Она хотела этого, и поэтому она была здесь.
Однако лошади… Мор ощущала каждый камешек на земле, по которой они скакали. Чувствовала ветер, запах трав и снега, могла видеть произрастающую стену густого леса слева от нее.
Живое. Все это было живым, и особенно, когда она ехала верхом.
Атлвуд она получила уже с шестью лошадьми, предыдущий владелец заскучал с ними. Все они были редкой и желанной породы. Они стояли, как распростертые имения и триста акров нетронутой земли к северо-западу от Велариса. Земля холмов и бурлящих ручьев, древних лесов и бушующих морей.
Ей не нравилось долгое время оставаться в одиночестве, она выносила это с трудом. Но несколько дней были иногда просто необходимы, жизненно необходимы для спокойствия ее души. И скачки на Эллии, словно омолаживали, как и любой день, проведенный на солнце.
Она остановила Эллию на одном из больших холмов, позволив лошади отдохнуть, несмотря на, ее протест. Она бежала до тех пор, пока ее сердце не вырывалось из груди — никогда не была послушной, как этого хотели ее разводчики. Мор любила лошадь еще больше за это.
Ее всегда тянуло к необузданным, диким вещам этого мира.