Двор. Книга 2

До конца недели Ляля не заходила к Ионе Овсеичу. Вечером иногда ей слышалось, будто в дверь кто-то тихонько стучится, несколько раз она шла открывать, но на площадке никого не было. Накануне выходного она испекла две большие вертуты — одну с творогом, другую с яблоками, добавила ложку вишневого варенья, — решила занести этому вдовцу, который сам о себе никогда не вспомнит и не позаботится. Пока она подымалась на третий этаж, немного подсекались ноги и держалась противная слабость в руках; приходилось изо всех сил сжимать блюдо, чтобы не уронить.

Иона Овсеич встретил радушно, поблагодарил за гостинец, но тут же добавил, что ему придется открыть свой кондитерский ларек: только вчера Дина Варгафтик занесла ему пирог с тыквой. Кстати, довольно удачный, можно попробовать, Ляля отломила кусочек, взяла в рот, пожевала, лицо скривила гримаса, она с трудом заставила себя проглотить и тут же потребовала стакан воды.

— Бабы, бабы, — покачал головой Иона Овсеич, — просто удивительно, как трудно с вами ладить.

Разрезали Лялину вертуту с яблоками, Иона Овсеич взял кусочек, потом еще один и чистосердечно признал: таких вертут он еще никогда не пробовал.

Ляля сильно смутилась, зарумянилась и пожелала товарищу Дегтярю ципун на язык за его насмешки.

— Орлова, — сказал Иона Овсеич, — я смотрю на тебя и любуюсь: с твоим лицом, с твоей фигурой ты еще сегодня можешь найти себе какого-нибудь капитана.

Ляля на секунду задумалась, глаза сделались глубокие, печальные, и ответила: есть один капитан, но он проходит рядом и не замечает.

— Кто же этот слепой осел? — удивился Иона Овсеич. — Может быть, я его знаю.

— Знаете, — мотнула головой Ляля, — конечно, знаете, капитан Дегтярь.

Иона Овсеич засмеялся, поскреб пальцем подбородок и сказал, что вышла неплохая сцена, как в старой оперетке.

Да, ответила Ляля, как в старой веселой оперетке, и тихонько, с грустью запела: «Наша жизнь — это только лишь пьеса, вы давно в ней сыграли уж роль».

Товарищ Дегтярь нахмурился, сказал, что пора переменить пластинку, а то получается чересчур однообразно.

Ляля провела платочком возле переносицы, тряхнула волосами и крепко зажмурилась:

— Да, капитан, вы правы: чересчур однообразно и пошло.

Иона Овсеич отрезал кусочек вертуты с творогом, несколько крошек упало на скатерть, он подобрал и машинально положил в рот.

Ляля вздохнула:

— Вы, как маленький мальчик, на вас нельзя по-настоящему злиться.

Иона Овсеич доел свой кусок, похвалил вертуту с творогом еще больше, чем с яблоками, и неожиданно спросил: а почему бы ей, Орловой, не занести как-нибудь вечерком такую же вертуту Ефиму Гранику?

— Гранику? — удивилась Ляля.

Гранику, повторил Иона Овсеич. Что здесь особенного? В конце концов, одинокий человек, а со стороны может сложиться впечатление, будто на всем белом свете у него остался один покровитель и защитник — доктор Ланда. Кстати, у нашего Ланды произошла нехорошая история в госпитале: от аппендицита умер молодой парень. Двадцати лет.

— Двадцать лет! — ужаснулась Ляля.

Иона Овсеич сжал губы: двадцать. Привезли ночью, но, вместо того чтобы сразу сделать операцию, отложили до утра, пока не наступил перитонит.

— Сволочи! — прошептала Ляля. — Мы для них не люди, мы для них подопытные животные. Сволочи!

— Орлова, — остановил товарищ Дегтярь, — не надо обобщать. А насчет Ланды у меня к тебе просьба: не хотелось бы, чтобы эту историю муссировали здесь во дворе.

Ляля дала слово, что не проронит ни звука, но Иона Овсеич резонно возразил: слово — словом, а когда услышишь такое, попробуй молчать и не поделиться.

Через два дня, уже стемнело, Ляля зашла к Ефиму с подарком: горячей вертутой, прямо из духовки. Хозяин посмотрел удивленно, гостья засмеялась и сказала:

— Фима, если вы боитесь отравиться, я могу попробовать первая.

На табурете лежал нож, она просила подать, отрезала два куска и предложила хозяину на выбор любой. Поскольку хозяин не проявлял инициативы, она сама взяла кусок, откусила и стала жевать, жмуря глаза от удовольствия.

Ефим подождал, пока гостья проглотит то, что у нее во рту, и спросил, зачем она пришла к нему.

— Зачем? — повторила с обидой Ляля. — Фимочка, разве женщине, которая сама пришла, задают такие вопросы!

— Нет, — сказал Ефим, — вы врете: вы не сами пришли — вас прислал Дегтярь.

— Дегтярь? — воскликнула Ляля. — Да пусть меня сто Дегтярей посылают, а если я сама не захочу, они могут биться головой об стенку.

— Идите! — грубо оборвал Ефим. — Идите и распускайте по всему двору, по всему городу слухи про доктора Ланду, который у себя в госпитале калечит и убивает людей. Идите, а то вы даром теряете время.

— Боже, — схватилась за щеки Ляля, — как у вас не отвалится язык говорить такое!

— Фармазонщица! — закричал Ефим. — Уходите отсюда: я вас видеть не могу. Вы строите свои хитрые козни, как будто перед вами не люди, а скотина: то Граник, то Ланда, то Иванов, Петров, Сидоров! Вон отсюда! Заберите к чертовой матери свое говно!

Ефим схватил вертуту, размахнулся и швырнул в дверь.