Двор. Книга 2

Ляля чуть не заплакала от обиды, в ответ хотелось тоже причинить боль., но сумела взять себя в руки и сказала: если надо, она узнает. Иона Овсеич опять зашагал вокруг стола, по глазам было видно, что напряженно работают мысли, Ляля тихонько сидела на своем стуле и боялась шелохнуться.

— Орлова, — обратился товарищ Дегтярь, — ты не в курсе дела, какая квартира у сестры Гизеллы, куда она ходит ночевать?

Ляля ответила, что не знает, но можно позвать Дину Варгафтик: она там была один или два раза. Хорошо, сказал товарищ Дегтярь, пусть зайдет.

Еще не было десяти часов, но Дина со своей Альфочкой уже укладывались спать. Орлова просила поторопиться, а то Иона Овсеич зря ждет. Дина поверх ночной рубашки набросила халатик, поверх халатика — пальто, сказала Альфочке, чтобы хорошо вела себя, она скоро вернется, и вышли. В коридоре Ляля обратила внимание, что халат застегнут на одну верхнюю пуговицу, Дина взяла еще на среднюю, обеими руками подтянула бортики пальто, но ниже талии от быстрой ходьбы халат все равно распахивался. Ляля сказала, пусть хорошо застегнется, а то получается вульгарный вид, Дина ответила, что при ее образе жизни она может совсем голая ходить, и то ни один человек не посмеет показывать пальцем. Орлова брезгливо скривила губы и сама схватила пальто за полу, чтобы хоть немного прикрыть этот срам. Дина, без всякого предупреждения, больно ущипнула Лялину руку и сказала, что ей противно, когда к ней кто-нибудь прикасается, тем более некоторые женщины. Орлова почувствовала, как хлынула в лицо кровь, другая за такие слова дала бы просто по физиономии, но сейчас лишь не хватало зайти к товарищу Дегтярю со своим бабьим скандалом.

Иона Овсеич, увидя Варгафтик, тоже невольно обратил внимание на ее одежду, но ничего не сказал, а только молча поглядывал, причем надо было иметь Динину глупость, чтобы не замечать, сколько насмешки и презрения в его глазах. Усевшись на кушетке, она раздвинула свои толстые и короткие, как у карлика, ноги и через каждые два слова хлопала себя по ляжкам, от зависти или восторга, трудно было понять, какую барскую комнату, потолки с падугой, по углам женские головки с роскошным бюстом, занимает Гизеллина сестра. Из такой комнаты можно сделать две, но муж и сын погибли на фронте, мать осталась одна с дочкой, и больше им не надо. Товарищ Дегтярь спросил, имеются ли в доме удобства. Дина сладко зажмурила глаза и ответила, что там есть все, чего только человек может пожелать: паровое отопление, центральный газ, ванная с горячей водой и антресоли, такие, дай бог нам с вами четверть.

— Дина, — вдруг перебила Ляля, — закройте свои голые ноги: вы не у себя дома.

— Орлова, — нахмурился Иона Овсеич, — по-моему, здесь есть хозяин и есть кому делать замечание.

Дина успела немного покраснеть, но после такой поддержки быстро воспрянула духом и сказала, кивая в Лялину сторону: недаром люди говорят, нахальство — это второе счастье. Ляля вся напряглась, как цирковая лошадь. Иона Овсеич поглядел на одну, на другую и предложил перенести дебаты на выходной день, а сейчас — спокойной ночи. Получилось так неожиданно, что обе раскрыли рты, однако продолжали сидеть на месте, и хозяин должен был вторично пожелать им спокойной ночи, чтобы, наконец, поднялись и вышли.

У лестничной площадки Дина приостановилась, горько засмеялась и сказала Орловой:

— Ляля, мы с вами — две большие старые дуры.

На втором этаже было темно, перегорела лампочка, Дина попросила подать ей руку, потому что без очков совсем слепая, Ляля взяла выше локтя, почти под мышкой, и удивилась, как Дина может терпеть прикосновение такой женщины.

— Ой, Ляля, — вздохнула Дина Варгафтик, — какая вы злопамятная. Завтра обещали привезти керосин. Я встану в пять часов и займу для вас тоже очередь. Будете стоять впереди.

Через четверть часа Орлова вернулась к товарищу Дегтярю и принесла с собой подарок, который приготовила ему на день Красной Армии: муслиновый галстук в зеленую горошину, мужской одеколон «Шипр» и книгу грузинского поэта Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Иона Овсеич с трудом сдержал себя, чтобы не рассердиться: во-первых, еще не двадцать третье февраля, во-вторых, галстук и одеколон — это лишнее. Зато книгу, тем более, великого классика грузинской литературы, принял с удовольствием и тут же прочитал наизусть: «Каждый мнит себя стратегом, коль глядит со стороны». Потом немного задумался, в глазах появилось напряжение, держалось полминуты-минуту, наконец, вспомнил и радостно воскликнул:

Лучше смерть в бою со славой,
Чем позор бесславных дней!

Ляля сказала: такие умные и красивые стихи, просто не верится, что сочинили восемьсот лет назад.

— Знаешь что, Орлова, — перебил Иона Овсеич, — уж коль в такой поздний час ты навестила одинокого холостяка, давай-ка пройдемся с тобой на бульвар.