Двор. Книга 2

В пять — начале шестого Иона Овсеич сам окликнул ее, сказал, что пора, избиратели уже проснулись, она быстренько умылась, собралась приготовить больному завтрак, но он отказался наотрез и велел немедленно спуститься к Чеперухе, а то эти старые одесские биндюжники имеют привычку начинать свой день в четыре часа утра.

Иона Овсеич почти угадал: когда она зашла к Чеперухам, Зиновия уже не было, старик сидел за столом, в глазах еще держалось похмелье со вчера. Катерина поставила перед ним шкалик, он выпил, крякнул и поднялся, чтобы выйти, но невестка загородила дорогу и заявила, что в таком виде из дому не выпустит. Старик возмутился, закричал, что все выборы он привык первый приходить на избирательный участок, в ответ Катерина закрыла двери на замок и спрятала ключ в карман фартука.

— Это капкан! — старик схватился за голову. — Это ловушка! Внуки, родные мои внуки, посмотрите, как они поступают с вашим дедом!

Старик допил свой шкалик, лег на диван, укрылся газетой и захрапел. В девять часов, уже успел проголосовать почти весь двор. Катерина с бабушкой Олей предупредили комиссию, что старый Чеперуха заболел, и просили прислать урну для голосования на дом.

Урну и конверт с бюллетенями принесла молоденькая девушка, больной скрежетал зубами и всхлипывал во сне, девушка хотела подождать, пока он не проснется, но Катерина объяснила, что только недавно заснул и неизвестно, сколько придется сидеть, а на участке, наверно, еще есть нуждающиеся. Бабушка Оля взяла у девушки конверт, вынула бюллетени, отвернулась, перегнула пополам и опустила в урну.

Иона Овсеич, когда Ляля проинформировала его во всех подробностях, сказал, что здесь допущено грубое нарушение, и на месте старого Чеперухи он бы немедленно пошел жаловаться. Ляля сильно огорчилась, она была уверена, что Иона Овсеич будет только доволен и похвалит, спросила, как теперь быть, сама предложила сходить к председателю избирательной комиссии и чистосердечно во всем признаться.

Больной молчал, на лице торчал синий, как будто собственная тень, нос, Ляля заломила пальцы — ну, зачем, зачем она должна была все рассказывать! — он велел подать ботинки, одежду, она замотала головой, нет, она не будет убийцей, закляла его своей жизнью, что не посмеет встать, в ответ больной потребовал прекратить кликушеские штуки, приподнялся, сел, опираясь ладонями, на край кушетки, она смотрела безумными глазами, он попросил помочь ему, все равно надо спуститься вниз проголосовать, она взяла его за руки, чтобы остановить, он сделал попытку освободиться, и тут оба упали. Она опасалась, что придавит его своим телом, чудом извернулась, и оказались на кушетке рядом, лицом к лицу. В нос ударял запах крепкого пота, Ляля невольно задержала дыхание, минуту-другую лежали без движения, как будто притаились и чего-то ждут, она вздрогнула, через все тело прошел озноб, в голове, наоборот, сделалось жарко. Иона Овсеич немного подвигался туда-сюда, застонал, ей захотелось обнять его, прижать к себе покрепче, но не могла решиться, и вдруг, помимо своей воли, встала, внутри, неизвестно откуда, неизвестно на кого, поднялась досада, злоба. Ляля сказала, пора на участок, наверно, уже ищут, и приказала больному лежать в постели, она передаст, чтобы урну для голосования прислали на дом.

Как ни горько, Иона Овсеич вынужден был согласиться: на участке подали свои голоса уже девяносто восемь и шесть десятых процента, чуть не первое место в Сталинском районе, который шел впереди по всему городу, и теперь каждый избиратель был на счету. Зиновий специально приехал, чтобы проголосовать дома, хотя имел возможность накануне взять открепление, все равно, как пассажир в поезде или на пароходе, и опустить бюллетень у себя на заводе Кирова.

Поскольку председателя комиссии срочно потребовали в исполком, урну принесла его заместитель, с ней пришла старуха Малая, прямо с порога она сообщила, что хочет увидеть своими глазами это небывалое зрелище, больного Дегтяря, велела включить свет, присела на кушетку у самого изголовья, нахмурилась и громко спросила: кто распустил эти глупые сплетни, что Дегтярь болен?

— Дегтярь, — Клава Ивановна наклонилась, с удовольствием потрепала по щеке, — поверь мне: у тебя такой цвет лица, что женщины могут только завидовать.

Иона Овсеич улыбнулся, зажмурил глаза от яркого света:

— Малая, Дегтярь еще не покойник, опасно так перехваливать.

— Все, — хлопнула в ладони Клава Ивановна, — хватит притворяться, вставай и одевайся: я хочу, чтобы в праздник ты был вместе с людьми.