Двор. Книга 2

Действительно, согласилась Гизелла, написано очень тонко, она лично не ожидала от Зиновия такого дипломатического таланта, но по всем признакам речь идет вовсе не об Индии, а о нашем Дальнем Востоке, по соседству с Кореей, Маньчжурией, там сейчас хозяйничают японцы.

— Какие японцы! — возмутилась Оля. — При чем здесь японцы!

Гизелла пожала плечами: каждый школьник знает, что Индия — это субтропики, даже тропики, а флора, одновременно южная и северная, плюс ко всему тигры, есть только у нас в Уссурийском крае.

— А где Уссурийский край, — добавила Гизелла, — этого вы не можете не знать.

Оля ответила, что она не ученая, как некоторые другие дамы, она имеет право не знать, ибо всю жизнь работала от зари до зари, а на книжки у нее не оставалось свободного времени.

— Олечка, — сказала Гизелла, — ну чего вы злитесь? Может, я ошибаюсь, может, вы правы.

Нет, вдруг заплакала Оля, теперь она сама понимает, что обманывала себя и выдумывала всякие Индии. Зюнчик, конечно, на Дальнем Востоке, там совсем рядом японцы, а от них можно ожидать любых гадостей.

— О чем вы говорите! — засмеялась Гизелла. — Если они побоялись в сорок втором году, в сорок третьем, то теперь это для них равносильно самоубийству. Мы же не американцы, мы сотрем их в порошок за десять дней.

Гизелла рассуждала правильно, на ее месте Оля говорила бы то же самое, но за десять дней, пока мы сотрем японцев в порошок, придется положить немало жизней, и никто, даже на секунду вперед, не может гарантировать, что Зюнчик останется живой и невредимый. Все годы, начиная с первого дня войны, Иона Чеперуха был на фронте, имел пять ранений, сегодня со своей частью он вел наступление в Чехословакии, смерть была со всех сторон, но за него она никогда так не волновалась. А эти американцы и англичане, это же сволочи, привыкли загребать жар чужими руками! Они будут еще десять лет цацкаться со своими японцами, пока наши не возьмутся за дело и не сделают с Японией то, что сделали с Гитлером.

В последние дни Оля на каждом перекрестке повторяла эти слова, в конце концов, Иона Овсеич должен был предупредить ее со всей серьезностью, чтобы прекратила свои провокационные разговоры насчет войны с Японией, иначе придется расценивать по законам военного времени.

Оля сделала сумасшедшие глаза и тоненьким голосом спросила:

— Товарищ Дегтярь, но мне, матери, вы можете ответить правду: японцы скоро сдадутся, или эти гнусные американцы специально ждут, чтобы мы положили своих детей?

— Чеперуха, — сказал Иона Овсеич, — я тебе опять повторяю: прекрати свои разговоры насчет войны с Японией. Наша главная задача — добить Гитлера в его собственной берлоге, а все остальное сегодня на втором плане.

Оля расплакалась:

— Если бы у вас был свой сын, товарищ Дегтярь, вы бы так легко не говорили.

Иона Овсеич напомнил, что у него было два сына, в самое тяжелое для Советской власти время, когда по всей стране царили голод и тиф, он потерял обоих. Да, сказала Оля, она знает, но разве можно сравнивать то, что было двадцать пять лет назад, и сегодняшнее. Иона Овсеич смотрел задумчиво перед собой, мысли увели куда-то далеко, тяжело вздохнул, привел в пример свою Полину Исаевну, как она тогда чуть с ума не сошла, потом за нее взялся туберкулез, открытый процесс, она чудом осталась живая, и все-таки никогда не теряла человеческого облика.

— Товарищ Дегтярь, — повторила Оля, — я все знаю, но это было двадцать пять лет назад, давно заросло травой, а мы говорим про сегодня, сию минуту.

— Чеперуха, — ответил Иона Овсеич, — материнская любовь самое святое на свете, но есть одно, еще более святое — любовь к Родине, к Советскому государству, и не надо допускать, чтобы материнская любовь превращалась в материнскую слепоту, это может далеко завести.

Оля внимательно слушала каждое слово товарища Дегтяря, от большого напряжения на лбу собрались глубокие складки, но все равно трудно было понять, она честно призналась и третий раз повторила: нельзя сравнивать двадцать пять лет назад и сегодня — то было и сплыло, а это есть.

— Рубцы болят на погоду, — сказал Иона Овсеич. — Чеперуха, поверь мне: рубцы болят на погоду.

Второго мая наши войска взяли Берлин, Оля всем объясняла: еще день-два и наступит полный мир. Насчет японцев она была уверена, что теперь, когда разгромили Гитлера, им нет никакого смысла продолжать войну и надо соглашаться на полную капитуляцию. Чтобы не прозевать, Оля круглые сутки не выключала радио и часто просыпалась среди ночи: ей слышались позывные из Москвы, которые предупреждали, что будут передавать важное сообщение.