Двор. Книга 2

На обратном пути, возле ворот, Клава Ивановна встретила разносчицу с почты: срочная телеграмма Котляру, а номера квартиры нет.

Клава Ивановна прочитала и сунула разносчице рубль:

— Не надо номера: Аннушка приезжает, четыре года была на фронте.

Клава Ивановна бежала по винтовой лестнице на третий этаж и громко кричала: «Котляр, танцуй!» А на пороге, когда открыли дверь, она остолбенела — прямо перед ней стояла сама Аня.

— Аннушка, — у Клавы Ивановны подкашивались ноги, — Аннушка!

Аня сделала шаг навстречу, протянула руку, чтобы поздороваться, на левой стороне лица, где челюсть, была заметная впадина. Клава Ивановна невольно задержала взгляд, потом бросилась, обхватила гостью обеими руками и крепко прижалась. Аня немного постояла, осторожно разжала руки, Клава Ивановна отступила на полшага, снова присмотрелась и сказала:

— Аня, клянусь жизнью, ты такая же красивая, как была. Еще красивее.

Иосиф стоял рядом и просил Аню повторить его слова, которые буква в букву совпадали со словами мадам Малой.

— Иосиф, — грубо перебила Аня, — когда врет посторонний человек, этого требуют приличия, а когда врет собственный муж, противно слушать. Я устала, я хочу спать, и пусть мадам Малая зайдет в другой раз.

— Аня, — Клава Ивановна протянула вперед руки, как будто о чем-то просит, — я столько лет тебя не видела, у меня на сердце целый праздник!

Аня еще раз повторила, что она устала и сильно хочет спать, а мадам Малая пусть зайдет в другой раз.

Клава Ивановна попрощалась, плотно закрыла дверь и только успела сделать два-три шага, услышала Анин голос: она жалобно звала своего Сашу и своего Петю, они не отзывались, и Аня грозила, что пожалуется папе.

— Аннушка, — Иосиф громко стонал, — я прошу тебя, не надо: нам никто не поможет. Кто мертвый, тот навсегда мертвый.

Аня опять позвала Сашу и Петю, Клава Ивановна чувствовала, что сходит с ума, и с ужасом ждала, когда Аннушка в третий раз позовет своих мальчиков. Прошла минута, другая, Аня кляла себя последними словами за лето сорок первого года — надо было иметь сердце хищного зверя, чтобы откладывать поездку к родным детям в такое время! — но к сыновьям больше не обращалась.

Иона Овсеич сказал, нужно организовать встречу фронтовика Анны Котляр с женщинами нашего дома: это будет полезно как для морального состояния самой Котляр, так для всех женщин.

Аня, когда ее предупредили, категорически отказалась: во-первых, сотни тысяч и миллионы советских женщин были на фронте, во-вторых, она не хочет слушать других и не хочет сама говорить.

— Лейтенант Котляр, — Иона Овсеич закрыл глаза, — ты думаешь, мы уже победили и каждый может распускать свои нервы, как ему нравится. Это непростительная ошибка с твоей стороны. Мирная жизнь имеет свои трудности и не меньше, чем на фронте.

Аня ответила, что она хорошо видит разницу и просит оставить ее в покое, а пропагандистов и активистов пусть товарищ Дегтярь ищет среди других, у кого есть здоровье и силы.

— Ладно, — хлопнул по столу Иона Овсеич, — ты поступай, как тебе подсказывает твоя совесть, а мы со своей стороны дадим объявление про встречу женщин нашего дома с фронтовичкой Анной Котляр.

Получилось, как обещал Иона Овсеич: заблаговременно дали объявление про встречу, которая состоится в воскресенье в помещении бывшего форпоста. Через своего Иосифа Аня накануне поставила в известность товарища Дегтяря и мадам Малую, что в указанный час ее не только в форпосте не увидят, но и дома не найдут. Иона Овсеич сказал, что принимает к сведению это заявление, однако напомнил, если кто немножечко подзабыл: не гора идет к Магомету, а Магомет идет к горе.

В воскресенье, едва начало светать, Аня оделась и тихонечко вышла из комнаты. Иосиф повернулся лицом в подушку и спал как убитый. Клава Ивановна наведалась пораньше, чтобы пожелать Котлярам доброго утра, но слова не успели сойти с языка: она почувствовала всем телом, что дома один Иосиф и понятия не имеет, куда делась его жена и когда вернется. Для полной уверенности мадам Малая потребовала, пусть Иосиф поклянется своей жизнью, что в самом деле не имеет понятия. Вместо клятвы, Иосиф схватился за голову, из правого глаза выкатилась слеза, и закричал, что Аннушка пошла на Ланжерон утопиться: три дня подряд она только думала и говорила вслух про смерть.

— Старый идиот, — закричала в ответ Клава Ивановна, — как же ты мог молчать и не поставить в известность!

У Клавы Ивановны похолодели от ужаса ноги: она вдруг представила себе, как жильцы и соседи празднично одетые идут на встречу с фронтовичкой Анной Котляр, а та лежит посреди форпоста мертвая с синим лицом и набухшим животом, как у всех утопленников.

Когда мадам Малая принесла это дикое известие, Иона Овсеич сидел за столом и получал удовольствие от горячего завтрака, который приготовила на выходной день Полина Исаевна: картошка в мундирах с цибулей и тюлькой, а на десерт оладьи из хорошей ячменной муки, сверху повидло. От тюльки остались одни головки, они лежали горкой на картофельной кожуре, а оладьи Иона Овсеич только начинал.