Двор. Книга 3

Зиновий сказал, что полностью поддерживает и, со своей стороны, привел мудрость, которую любила повторять его школьная учительница истории Цецилия Соломоновна Гавиносер: не говори, что думаешь, но думай, что говоришь!

Гость уже стоял у дверей, взялся за ручку, но, выходя, успел заметить, что мудрость учительницы Гавиносер, которую привел Зиновий, это мудрость с двойным дном.

Катерина, едва захлопнулась дверь, принялась убирать со стола посуду, налила горячей воды в таз, положила кусок хозяйственного мыла, взбила пену, подула, чтобы немного осела, а то начала выбегать за бортики таза, и стала объяснять Зиновию, что Бирюк тот, да не тот, что-то переменилось с весны, а что именно, никак не возьмет в толк.

— В тебе, — засмеялась Катерина, — младшего брата нашел, с папой за руку здоровается, как будто десять лет дружбу вели, за умника держит. Не пойму, притворяется, что ли, Лиса Патрикеевна, а если не притворяется, так на кой, спрашивается, все это надо ему?

Из своего чулана выскочили мальчики, стали требовать маму к себе, чтобы сняла с антресолей складные стулья, без них нельзя достроить поезд, Катерина прикрикнула, а ну-ка, шпана, к себе, отец с матерью разговаривают, однако пошла за сыновьями, сделала, как просили, и воротилась.

Зиновий сидел на диване, назвал жену по имени, но продолжал смотреть перед собою, как будто собеседник в отдалении:

— Ты, Катерина, говоришь, Бирюк тот, да не тот. Что-то переменилось. Кто был у тебя сегодня гостем?

— Ну, чего спрашивать, сам знаешь: майор Бирюк.

— Нет, Катерина Антиповна, — покачал головой Зиновий, — не майор Бирюк, а отставник гражданин Бирюк. Со мной, с тобой, с батей разговаривал гражданин Бирюк. По какому делу он пришел к Чеперухам? А по такому делу: узнал, что флигель во дворе, бывшие мануфактурные склады, занимают сегодня какие-то курсы промкооперации. Задача в том, чтобы выдворить курсы, освободившуюся площадь пустить под квартиру для семьи отставника Андрея Бирюка. А чтоб не получилось, что хлопочет один Бирюк, подключить еще одного претендента — инженера Зиновия Чеперуху, инвалида войны, семья четыре человека, из которых трое родились в этом дворе.

— А наше жилье кому? — Катерина прижала обе руки к груди.

Зиновий весело, как будто заранее предвидел вопрос, ответил:

— А хоть вернуть, как планировали Дегтярь с Малой, нашим детям, пионерам!

— Ах ты, Боже мой, — воскликнула Катерина, — а я, подлая, взялась катить бочку на соседа, который пришел к нам как друг, как брат! Да он же первый и назвал тебя своим братом, младшим братом, о котором, как старший, должен печься. У нас так заведено, у евреев заведено и у православных, кто помнит, что православный. Я насторожилась, ушки держала на макушке, когда Бирюк напомнил про себя, что православный, а про тебя, что иудей. А ты, я удивилась, так спокойно, все, мол, в полном порядке, говорим начистоту, отозвался: да, иудей.

Зиновий, непонятно отчего, нахмурился, сказал Катерине:

— Ты в эйфорию не впадай, бросаешься из одной крайности в другую.

— Да какая же эйфория, какая крайность! — затрясла руками Катерина. — Да ты же нехристь, ничего для тебя святого нет, не веришь, что расчет не расчет, а в душе у человека, кроме голого расчета, ангел живет и подталкивает к доброму делу. У Андрея Петровича Золотая Звезда, без тебя пробьется, где надо, а хочет, чтобы у семьи Зиновия Чеперухи, фронтовика, с японцами воевал, ногу потерял, тоже было человеческое жилье, а не пионерский форпост с отхожим местом.

— Эх, Катя-Катерина, буддийская твоя душа, — Зиновий наклонил голову, зажмурил глаза, подался весь вперед, — а понимаешь ли, дхарма, сколько трудов надо положить, чтобы освободить площадь, а потом на этой площади квартиры разбить со всеми санузлами, колонками, электрической арматурой!

— А ты не думай, — сказала Катерина, — для того живем, чтобы трудиться. Ты первым делом договорись с Бирюком, куда идти, с кем говорить, чтобы видел Андрей Петрович: правильно, что с Зиновием связался, на него можно положиться. Господи, да неужто придет день — и мы будем жить, как люди живут! У Гизеллы Ланды две комнаты, кухня, туалет, окна на улицу, и все на двоих, а один уж четвертый месяц возвращается, да никак не доедет. Уже и самого Берию посадить успели, а доктора ваши все едут.

— Наши? — переспросил Зиновий, как будто показалось, что ослышался. — Думай, Тукаева, что говоришь!

— А ты, Зиновий Ионыч, — скроила гримасу Катерина, — не перекручивай. Приедут — встретим. Ты об своих пацанах думай, в школу осенью идут, а живут в чулане, без окна, круглые сутки лампочка горит.

— Папа, — закричали из своей комнаты мальчики, как будто кто-то нарочно подстроил, — лампочка перегорела: завинчивай новую!

Зиновий поставил стремянку, Катерина фонариком осветила потолок, чтоб патрон было хорошо видно, не приходилось цоколем наугад тыкаться, был момент, стремянка покачнулась, Катерина закричала «ой!», ухватилась обеими руками за боковые стойки и удержала.