Наверное, эти тени действительно шептали ему что-то. Лицо Азриэля ничего не выражало.
— Лорд в лагере чуть не наделал в штаны от радости, когда Аза оставили в нашем лагере. Но я… когда мать отняла меня от груди, и я научился ходить, они отнесли меня в далекий лагерь и швырнули в болото, чтобы увидеть, выживу я или умру.
— С их стороны было бы умнее сбросить тебя с обрыва, — сказала, хмыкнув Мор.
— О, определенно, — ответил Кассиан, и его ухмылка стала острой как лезвие. — Особенно, когда я был стал взрослым и достаточно сильным, чтобы вернуться в лагерь, в котором родился, и узнаит, что эти ублюдки заставляли мою мать работать до самой ее смерти.
Снова тишина — на этот раз она была другой. Напряжение и кипящая ярость команды, что вытерпела и пережила столько всего … и остро чувствовала боль друг друга.
— Иллирийцы, — Рис мягко вмешался, свет наконец-то вернулся в его взгляд, — несравненные воины, богатые историей и традициями. Но также они жестокие и нецивилизованные, особенно в отношении того, как они обращаются со своими женщинами.
Глаза Азриэля потухли, он смотрел на стену из окон позади меня.
— Они варвары, — сказала Амрен, и ни один иллириец ей не возразил. Мор кивнула, подтверждая. Заметив состояние Азриэля, она прикусила губу. — Они калечат своих женщин, чтобы удержать их для рождения еще более безупречных воинов.
Рис поморщился.
— Моя мать была низкого происхождения, — сказал он мне, — и работала швеей в одном из многочисленных иллирийских военных лагерей в горах. Когда женщины в лагерях достигают брачного возраста — когда у них случается первое кровотечение — их крылья… обрезают. Просто надрез в нужном месте, отставленный неправильному лечению, может искалечить навсегда. А моя мама — она была доброй и свободолюбивой, и обожала летать. Она сделала все, что могла, чтобы задержать свое созревание. Морила себя голодом, собирала запрещенные травы — все, чтобы остановить естественный ход развития тела. Ей исполнилось восемнадцать, и она все еще не созрела, к ужасу ее родителей. Но, наконец, у нее началось первое кровотечение, но ей не повезло оказаться в неправильном месте и в неправильное время — один из мужчин учуял ее запах и доложил начальнику лагеря. Она пыталась сбежать — взмыть в небо. Но она была молода, воины были быстрее и притащили ее обратно. Они уже собирались привязать ее к столбам в центре лагеря, когда появился, рассеявшись, мой отец — он прибыл на встречу с начальником лагеря, чтобы обсудить подготовку к Войне. Он увидел мою мать, брыкающуюся и дерущуюся, словно дикая кошка, и… — он сглотнул. — Между ними возникла связь души. Один взгляд на нее, и он знал, что она та самая.
* * *
Он распылил охранников, державших ее.
Мои брови поднялись.
— Распылил?
Кассиан испустил злой смешок, когда Рис заставил дольку лимона, украшающую курицу, взмыть в воздух над столом. Щелчок пальцев, и от нее осталась только пахнущая цитрусом пыль.
— Сквозь кровавый дождь, — продолжил рассказывать Рис, я отогнала мысль о том, что произошло с телами, что
— Настоящий подарок, твой отец, — проворчала Мор.
— По крайней мере, он любил тебя, — парировал Рис, затем пояснил мне:
— Мой отец и мать, несмотря на связь души, были неподходящей парой. Мой отец был холодным и расчетливым, иногда жестоким — таким он был обучен с рождения. Моя мать была мягкой и пылкой, ее любили все, кто ее встречал. Она возненавидела его через некоторое время — но не перестала быть благодарной, за то, что он спас ее крылья, что позволил ей летать, куда-бы и когда-бы она не пожелала. И когда родился я, и смог призывать иллирийские крылья по своему желанию… Она хотела, чтобы я узнал культуру своего народа.
— Она хотела спрятать тебя подальше от когтей твоего отца, — уточнила Мор, болтая вином в бокале, ее плечи расслабились, когда Азриэль наконец моргнул, и, казалось, прогнал то, что заставило его застыть.
— И это тоже, — добавил Рис сухо. — Когда мне исполнилось восемь лет, мама привела меня в один из иллирийских военных лагерей. Чтобы меня обучили, как учат всех иллирийских мужчин. И как все иллирийские матери, она вытолкнула меня на тренировочный ринг в первый день, и ушла не оглядываясь.
— Она бросила тебя? — услышала я свой вопрос.
— Нет, никогда, — отрезал Риз с такой яростью, которую я раньше слышала лишь несколько раз, один из которых был сегодня.
— Она тоже осталась жить в лагере. Но это считается позором для матери нянчиться с сыном, когда он идет тренироваться.
Мои брови поднялись, и Кассиан засмеялся.
— Нецивилизованные, как он и сказал, — прокомментировал воин.