Двор Ураганов

– Производство наследников… – повторил он сквозь зубы. – Филибер де Гран-Домен был одержим идеей наследника. В течение многих лет Факультет Луизианы предлагал ему трансмутацию, как вознаграждение за денежные поступления, что его плантация приносила Короне, но Филибер жаждал сперва заделать наследника мужского пола, ибо трансмутация, даруя вечную жизнь, отнимала способность размножаться смертным способом. Тогда и начались мучения молодой жены. Напрасно каждую ночь со все возрастающей жестокостью Гран-Домен посещал ее спальню, женщина оставалась бесплодной. Чем больше попыток старого мужа заканчивалось неудачей, тем злобнее он становился, осыпал Аньес проклятиями, убежденный в том, что вина лежит на ней, слишком самодовольный, чтобы задуматься о стерильности собственного семени. Мать сообщала мне о злоупотреблениях Филибера, о них я не осмелюсь поведать тебе.

Желваки юноши вновь перекатывались на его щеках. Казалось, он хотел раздробить зубами шею истязателя матери.

– Однажды произошла трагедия. Аньес забеременела. Она поняла это по утренней тошноте и усталости, по набухшей, болезненной груди. Мать ничего не сказала мужу, решившись избавиться от ребенка. Одна опытная травница из домашней прислуги согласилась помочь и приготовила девушке отвар из белладонны, безвременника, мака и барвинка[166]. Но один из соглядатаев хозяина перехватил саше… Филибер де Гран-Домен впал в безумную ярость, уязвленный тем, что молодая жена отказывалась вынашивать его потомство. Он запер Аньес в комнате, словно телку в коровнике, приставил к ней фермера, обычно помогавшего коровам телиться, отдав тому отвратительный приказ: спасти ребенка и принести в жертву женщину, так как после рождения наследника нужды в ней не было. Мать прожила девять мучительных месяцев, зная, что вынашивает ребенка не от Филибера де Гран-Домена. Тем ребенком был я.

Жестокость истории ошеломила меня. В голосе Зашари не было ни горечи, ни обиды на женщину, которая хотела отправить его в небытие, только искреннее сострадание к ней.

– Самая благородная в мире причина побудила мою мать поступить так, а не иначе, – признался луизианец, увидев в моих округлившихся глазах вопросы. – Она хотела спасти любимого человека, его семью и, конечно, другие жизни. Потому что, даже живя в удушливой тюрьме своего брака, молодая женщина продолжала посещать хижины рабов на окраине байю[167], ухаживать за несчастными, кормить, несмотря на запрет мужа. Там и встретила любовь в объятиях моего отца, молодого чернокожего мужчины, который родился воином в Африке, был схвачен в битве в Дагомее, а после отправлен в Америку. Между ними завязались запретные отношения – абсолютное табу в расистском высшем обществе Луизианы. Их чувство, это яркое безумие, подпитываемое украденными мгновениями и мечтой о побеге, оскорбляло ничтожные законы вице-королевства. Аньес называла возлюбленного не рабским именем Адам, официально закрепленным за ним в книге регистрации плантации, а Аджиле, настоящим именем отца, означающим принц. Имя, как по заказу созданное для него, для истинного принца воинов.

Зашари умолк, вероятно, заново переживая волшебные мгновенья тайных встреч родителей, о которых они ему сотни раз рассказывали.

– Запертая в комнате без окон, Аньес не имела возможности бежать. Узница знала о том, что цвет кожи новорожденного раскроет ее измену, а значит, будут искать отца ребенка, чтобы казнить, и соучастников, чтобы наказать.

Я представила себя на месте Аньес, вынашивающей плод безумной страсти и прекрасно осознающей, что рождение ребенка приведет к смерти любимого. Сколько часов, дней, недель пыток пришлось пережить молодой девушке! А ему, тайному возлюбленному, через какие муки пришлось ему пройти!

– Я появился на свет после полуночи 25 сентября 281 года Тьмы, – торжественно объявил Зашари. – История гласит, что Филибер де Гран-Домен не сразу понял, что новорожденный – не его сын. Этот мужлан, не догадывающийся о своем бесплодии, ожидал увидеть наследника белым. Надсмотрщики же его слишком боялись, чтобы открыть правду сразу после рождения младенца. Возможно, шампанское, которое перепил хозяин, отмечая свое отцовство, исказило его суждение. Но ночь угасла, наступил рассвет, при свете дня цвет моей кожи разрушил его иллюзии. В Гран-Домена воплотился сам сатана. Он не стал требовать имени моего отца, как предполагала мама. Нет. Он приказал уничтожить всех рабов мужского пола плантации. Не считаясь ни с рыночной, ни с тем более человеческой ценностью. Садист-демон хотел только одного: пролить как можно больше крови.

Я с трудом сглотнула, чувствуя, как внутренности живота скрутились в тугой узел, будто сама стала участницей тех страшных событий. Первые часы жизни Зашари отмечены потоками крови и слез, он нес в себе печать бедствия человечества.