Дворец

Стою, дышу через раз, потом и вовсе ртом стал дышать. А потом гляжу… Стоит в десяти шагах здоровенная такая зверюга, черная, будто ночь, а из башки три меча торчит во все стороны. Стоит и зырит прям на меня. Я меч вытаскиваю и думаю, как бы ее половчее зарубить… Ладно, это я так своим детям рассказываю сейчас. По правде, ничегошеньки я не думал. Ты представь, писарь, ор такой, что голова звенит, дышу еле-еле, и тут откуда ни возьмись эта дура с рогами. Я рот раззявил, заорал и бросился к ней. А она вообще не боится, наклоняется, типа траву жрет. А откуда на стене трава? Я ору, мечом машу, и тут мне прям в шлем прилетает знатная плюха. Я свалился, глядь, а это командир. Тоже чего-то орет. Ткнулся мне носом прям к уху и кричит: «Нет его! Тут нет зверей! Обманка это! Другим скажи!»

Я обернулся, а вокруг нас зверья все больше, и остальные тоже копьями-мечами машут. Шагва тот вообще глаза зажмурил и не глядя машет. Распорол одному руку, другому чуть живот не вскрыл, я его той же плюхой и угостил. Я подошел к той трехрогой, пальцем потыкал, а и правда обманка, даром что как настоящая выглядит. Уж потом подняли лучников и сказали чего-то там стрелять. Вот тогда я и глянул вниз. И понял, чего такой запах.

Когда был мелким, к нам болезнь пришла. Тогда полдеревни перемерло. Сначала пытались хоронить, а потом и хоронить некогда стало. Пришел военный цзу, солдаты собрали всех больных и померших, отволокли в сарай, сложили кучей и сожгли. А я, дурак, пока не запалили, решил поглядеть. И гора из человеческих тел с лицами, которые я видел каждый день… Да, до того дня это было самое страшное, что я видел… Не знаю, как и сказать. Это не гора… Это море. Или что? Главная площадь Киньяна в базарный день, только в мильоны раз больше. И все это кишит, беснуется, рвет, ревет. И хочет нас убить.

Как сказать-то? Вот увидишь ты какого-нибудь медведя. Перетрусишь ведь? Перетрусишь. А увидишь ты десять медведей? В десять раз больше перетрусишь. А увидишь мильон медведей? Воот. Страха будет столько, что его уже и чувствовать перестанешь. Тогда я и перестал бояться. Если они смогут перебраться за стену, то мы все помрем. А не смогут, так живы будем. И боишься ты, не боишься, толку никакого.»

Ши Хэй отложил свиток, посмотрел на чиновников. Император сидел с каменным лицом. Мэйху в кои-то веки не скалил зубы. А госпожа Мэй украдкой вытирала слезы.

Мастер предшествующих знаний решил не затягивать рассказ. Наконец он добился полного внимания своих слушателей.