Дворец для любимой

Сияли такие близкие звезды, и их света было больше, чем в моем мире от луны в полнолуние. Безрассудство, полнейшее безрассудство пуститься в путь в одиночку, это я понимал отлично. Просчитать мои дальнейшие действия после получения вести о пропаже любимой дочери легко, даже элементарно. И разработать несколько вариантов, которые можно выполнять одновременно, чтобы перехватить меня по дороге с целью убить или тоже похитить. Так что вполне возможно, что во-о-он там, где лес темной стеной вплотную примыкает тракту, меня ждет засада.

Да и разбойников за время войны развелось великое множество. Гроугентский тракт, несмотря на малую протяженность и близость к столице, никогда не был спокойным: движение оживленное, а рельеф местности вполне подходящий — горные участки и множество лощин, заросших густой, почти непроходимой растительностью, где так легко устроить логово. Сейчас, когда егеря, в чьи задачи входила и борьба с разбоем на дорогах, находятся на фронте, а стража попросту не справляется, так легко нарваться на неприятности.

Но я представлял себе, что сейчас творится в душе у Янианны, и подгонял Ворона, который и так шел на пределе своих возможностей. Я чувствовал себя виноватым в том, что произошло, и никак не мог от этого чувства избавиться.

Под утро снова был кратковременный отдых для Ворона на очередном постоялом дворе, и я опять не мог заставить себя проглотить хоть что-нибудь. На этом дворе подавали кофе, продукт для Империи все еще новый и не очень распространенный, и чашечка крепкого, почти густого напитка, приготовленная заспанным хозяином, пришлась очень кстати. Я положил перед ним на стойку остаток золотых монет, до Дрондера осталось полдня пути, можно не экономить.

Скоростью передвижения можно было гордиться, даже гонец, принесший мне эту весть, потратил на дорогу значительно больше времени, хотя менял лошадей так часто, как это было возможно. Это рекорд, который вряд ли кто-нибудь побьет до того времени, когда в этом мире появятся автомобили, но будь оно проклято, то обстоятельство, которое меня на него вынудило.

Меня опять никто не узнал, вернее, почти никто. Лишь один дворянин, показавшийся во дворе с чашкой того же самого напитка, проводил меня в путь изумленным взглядом. Весь его вид словно говорил: «Что вы здесь делаете, ваше величество, один, без свиты и в таком виде?»

А что здесь делаешь ты, молодой, здоровый, с заспанным и слегка опухшим после вчерашних излишеств лицом, когда сейчас на западе, в провинции Тосвер, решается судьба Империи?

Все произошло через пару часов после последней остановки. Тракт, соединяющий столицу и город-порт Гроугент, прямой как стрела почти на всем своем протяжении, в одном месте закручивался чуть ли не в петлю. Спуск с поворотом, в самом конце спуска — поворот налево, теперь уже с подъемом, и снова поворот и спуск.

В моем мире такие участки дороги обычно называют «тещиным языком», и подобный язык есть чуть ли не в каждой местности. Здесь такого названия нет, хотя вряд ли в этом мире тещи другие. Мне об этом судить трудно, Янианна — сирота.

Ворон под уклон прибавил в беге, и из-за поворота мы выскочили на бешеном галопе. Выскочили, чтобы едва успеть затормозить. В низине тракт не слишком широк, особенности рельефа. Так вот, дорогу чуть ли не полностью перегородили две сцепленные телеги. Одна из них, та, что побольше, с наращенными бортами, лежала на боку, полностью освободившись от груза — капусты, раскатившейся по всей округе. Вторая, прикрытая пологом и груженная непонятно чем, оставалась на колесах.

«Вероятно, все произошло совсем недавно, — решил я, потому что вокруг телег, пытаясь их расцепить, суетились люди, человек семь, не меньше, с виду — типичные крестьяне, причем не самые зажиточные. — И виновата во всем та, что была загружена капустой. Телегу перегрузили, и на спуске ее понесло. А урожай капусты в этом сезоне хорош, очень хорош. Столько возов с ней по дороге попадалось, что такой вывод сам собой напрашивается. Ждать же, когда они расчистят проезд, смысла нет. Слева обойти их будет затруднительно, там откос, а вот справа… Если слезть и взять Ворона в повод, то можно и протиснуться. И вообще, закончится война, надо будет заняться этим вопросом — спрямить дорогу. Чуть ли не главный тракт в Империи — и такое безобразие».

Я склонился к холке Ворона, чтобы с него соскочить. Именно это меня и спасло. Близким выстрелом с головы сорвало шляпу. Голове досталось тоже, от удара пулей я так отшатнулся в сторону, что хрустнуло в шее.

«Жив», — мелькнуло в голове, когда я яростно вонзал шпоры в бока Ворона. Конь чуть ли не с места перескочил телегу, задев в прыжке ее борт задними ногами, но устояв.