Дворец Посейдона

— Простите меня, пожалуйста, — пробормотал Миха, — простите.

Тетя снова попыталась зажечь спичку, Миха подошел к ней совсем близко и сказал:

— Дайте я зажгу!

Тетя протянула ему спички, Миха зажег и дал ей прикурить.

— Садись, — сказала она и указала рукой на стул.

Миха присел на край стула, словно не думая долго засиживаться, однако вскоре спохватился и сел как следует. И это тоже у него получилось невольно.

— Ты случайно не куришь? — спросила его тетя.

— Нет, — ответил Миха.

— Хорошо, — сказала тетя таким тоном, словно огорчилась, что он не курит. — Твой отец тоже не курит! — сказала она.

— Да.

— Ты, правда, не голоден?

— Нет.

— Ладно, можешь идти.

— Я останусь, — сказал он для приличия.

— Ты любишь хачапури?

— Очень.

— Тогда я тебе утром испеку.

Больше им не о чем было говорить. Муха, застрявшая между оконным стеклом и занавеской, остервенело жужжала, и казалось, они сидели здесь только для того, чтобы прислушиваться к этому жужжанию. Вдруг Миха почувствовал сильный голод. До этого он его совсем не ощущал. О еде и заикаться было нечего, тетя махнула на него рукой. Вместо серьезной беседы она перевела разговор на хачапури, а скоро и вовсе позабыла о нем и занялась кастрюлей, кипевшей на газовой плите.

Миха выскользнул из кухни. От запаха пищи у него кружилась голова. Ему захотелось как можно скорее унести отсюда ноги. Он открыл дверь и, не заходя в свою комнату, вышел на лестницу. Он прислушался, не играют ли в подъезде сыновья Робинзона. В последнее время он всегда помнил, что нужно быть начеку. Убедившись, что их нет, он сбежал по лестнице и очутился на улице. Поблизости он знал одну закусочную и решил пойти туда. В кармане у него лежала трехрублевка, он даже не помнил, для чего ему ее дали — вероятно, на книги. Книг он не достал, а деньги остались у него. Он почувствовал себя богатым, независимым человеком, поддавшимся настроению прогуляться по городу. Очутившись у дверей закусочной, он остановился: как войти туда, где никогда прежде не бывал? Что ждет его за этой дверью, как его встретят? Может быть, вытолкают в шею. Может, спросят фамилию — кто он, где учится, как посмел войти туда, куда вход учащимся воспрещен. Но голод взял свое, и Миха шагнул в открытые двери закусочной.

В маленькой комнате с низким потолком стояло несколько столиков. Пол был обрызган водой, с потолка свисали липкие, спиралью закрученные мухоморы. Их надо было обходить очень осторожно, чтобы не зацепиться. На прилавке горой возвышались пивные кружки и стаканы. На полках в полумраке поблескивали бутылки с водкой. Миха нерешительно прошел в самый дальний угол и сел за пустой столик. Сидеть пришлось долго, никто на него не обращал внимания. Но теперь ему не хотелось уходить отсюда. И не потому, что был голоден — голод уже прошел, просто приятно было сидеть вот так. Был бы на его месте Робинзон Крузо, стукнул бы кулаком по прилавку, потребовал кружку пива, одним залпом осушил бы ее и, утерев с губ пену, небрежно бросил продавцу: «Налей еще!» Так же залпом опрокинул бы и вторую кружку, сел бы за стол и уничтожил в один присест полбарана. Робинзон вытер бы о скатерть руки, набил трубку и задымил. Его не заставили бы ждать так долго.

Кто посмеет задерживать Робинзона, ведь у него уйма дел! Он должен выкупаться, аккуратно подстричь бороду, сходить в цирк на борьбу, проехаться на «Волге», покуражиться над маленьким парнишкой, потянуть его за ухо и похохотать.

«Я Робинзон Крузо!» — крикнул Миха. «Ты червяк, гусеница!» — захихикали пьяницы, недружно сдвигая пивные кружки. «Нет, я Робинзон!» — Миха вскочил на стол…

— Каурму будешь есть?

Миха поднял голову, перед ним стоял высокий дядька, в одной руке он держал папиросу, а другой почесывал затылок.

— Буду, — пробормотал Миха, почему-то пугаясь высокого дядьки.

— Наверно, и лимонад выпьешь? — Официант глядел в окно.

— Если можно… пива… пива, пожалуйста…

— Пива у нас нет, — почему-то со злостью ответил дядька, но, заглянув ему в глаза, добавил изменившимся голосом: — Разве ты не видишь, что пива нет? Уже два дня, как у нас нет пива, два дня!

Официант ушел в сильнейшем раздражении. Через некоторое время он снова появился, неся в огромных руках глубокую тарелку. Можно было подумать, что он несет пепельницу; так он и шествовал, с папиросой в зубах и с пепельницей в руках. Поставив перед Михой полную тарелку, он объявил:

— Сейчас я принесу хлеб. — На полпути остановился и, не оборачиваясь, спросил: — Лимонад будешь?

— Буду.

— Грушевый… — Он снова исчез.

Исчез он в полном смысле этого слова, потому что из-за страха и смущения Миха до конца не посмел проследить за ним.

Наконец хлеб и лимонад были поданы.

— Стаканы вон там! — указал официант в сторону стойки.

Миха встал, подошел к стойке и взял стакан. Официант уже открыл бутылку лимонада и уставился на стол, как будто пытался вспомнить, не забыл ли чего-нибудь. Как оказалось, он думал именно об этом, потому что вслух произнес следующее:

— Ты знаешь, я не принес ложку! — и с упреком посмотрел на Миху, словно не он сам, а Миха забыл принести ложку.