Дворец Посейдона

Зина, наконец, увела Датуну.

— Пусть еще немного побудет, — сдался было Нико, но поспешно добавил: — Нет, ступай, ступай!

И тогда разгорелось настоящее веселье.

Духу поставил на голову бутылку и пошел танцевать. Другие тотчас присоединились к нему, с грохотом отодвигая стулья. Со стола упал и разбился стакан, задребезжала посуда, загудела и заходила ходуном вся комната.

Лектор, упившийся, как деревенский родственник на городской свадьбе, не отставал от Беко:

— Куда ты от меня убежал, Ромео!

— Беко! — ему показалось, что кто-то грохнул бутылкой об стену. Он обернулся в ту сторону, откуда раздался женский голос. Но какая-то пелена застилала взор, и он ничего не увидел. Некоторое время Беко сидел, уставясь в одну точку.

— Беко! — Беко встал. Зина была рядом, а ему казалось, что голос ее доносится издалека.

— Дато никак не заснет, зовет вас к себе.

Она, видимо, пудрилась в спешке и получилось не очень аккуратно. Беко отвел глаза.

— Дальше? — спросил Дато, когда Беко присел возле его кровати.

— Что дальше?

Мальчик обеими руками сжал руку Беко. У того екнуло сердце.

— Хватит, Датуна, спи, — сказала Зина, которая стояла в дверном проеме, скрестив на груди руки.

«Сюда не смотрит, — подумал Беко, — значит, я все-таки для нее что-то значу!»

«Сказать или нет, чтобы не смел больше звонить? — думала Зина. — Нет, нет, лучше делать вид, что никаких звонков не было. Молокосос, лоботряс, наглец…»

— Ну так вот, в один прекрасный день прибудут пришельцы из космоса и заберут с собой Спинозу.

— Не вбивайте ребенку в голову чушь, — вмешалась Зина, — он может поверить в это.

— Все так говорят, — насупился Дато, — потому что это правда.

— Вы знаете Спинозу? — спросил Беко. — Он сам в это верит.

— Я вам запрещаю, — повысила голос Зина, хотела добавить: запрещаю со мной разговаривать, но вовремя сдержалась и сказала негромко: — Не надо, пожалуйста, потом он бредит этими историями.

Беко понял, почему она на него кричала: она-то хорошо знала, кто ей звонит!

Беко остановился на лестнице. От выпитого вина голова казалась пустой и легкой, но пьяным он не был. Так сам и думал: я не пьян. Только задыхался и жадно хватал ртом воздух. Сбежал по лестнице и стал кататься по траве. Некоторое время лежал на спине, положив руки под голову, смотрел в небо, потом встал и пошел к воротам.

— Беко, — позвал кто-то из темноты. — Иди, иди сюда! — у забора стоял Духу. Он застегнул пуговицы и обнял Беко за плечи. Заикаясь от избытка чувств, воскликнул:

— Какая ночь, а?!

Беко попытался высвободиться, но Духу держал его крепко.

— Постой, — хихикнул Духу, — постой! Ты в самом деле сказал, что нету платонической любви?!

Беко ничего другого не оставалось, и он укусил Духу в плечо. Духу завопил от боли и неожиданности, а Беко выскользнул — однако у Духу оказалась быстрая, как жало змеи, рука:

— Ах ты, сукин сын!

Беко закрыл лицо руками, сквозь пальцы просачивалась кровь.

— Что ты наделал! — Духу потирал укушенное плечо. — А ну, покажи, — он с трудом отвел руки Беко от разбитого лица: — Губа, понимаешь, рассечена, — расстроился он, — на что это похоже! — Достал из кармана платок: — На, приложи, я ведь тебя, как родного сына люблю, а ты, бесстыдник! А если бы я тебя убил, и меня бы посадили на двадцать лет? Тебе бы не жалко было? Что я тебе такого сказал? Чего это вы, молодые, как слепни, кусаетесь, осатанели совсем!

Он отобрал у Беко платок, намочил его под краном, выжал и снова протянул Беко:

— Прикладывай, и все пройдет, завтра и не вспомнишь обо мне.

У Беко рот был полон крови. Он сплюнул.

— Вот так, — сказал Духу. — Ладно, Бекуна, прости меня. Я от боли рассудок потерял, — он был искренне опечален, — рука у меня тяжелая и мне не подчиняется, иначе я бы тебя в жизни не ударил!

Беко пошел к воротам, прижимая к губам платок. Духу продолжал говорить, но он его не слышал. В ушах стоял звон. Как слепой, Беко выбрался на улицу и тотчас столкнулся с Ираклием и Ладо.

— Можешь не рассказывать, — предупредил Ираклий. — Мы своими глазами видели, как Духу тебе врезал. Но вмешиваться не имело смысла!

У Беко от боли выступили на глазах слезы.

— «Поскольку плачешь, значит — человек!» — продекламировал Ираклий. — Человек родился! — завопил он. — Человек! При свете звездной коптилки, в абстрактных яслях природы, беспечный и вольный, как жеребенок! Но массивный, словно рояль, его мозг уже звучит и играет, слышите?

— Завелся, болтун, — огрызнулся Ладо, — не видишь, он весь в крови!

Несмотря на боль, Беко был в прекрасном настроении. Мучительный нарыв в его душе наконец лопнул, и он испытывал невероятное облегчение. И слезы помогли, потому что была не горечь и обида, а глупость, превратившаяся в соленую воду (он так именно и подумал).

— От… куда… вы… здесь… по… явились? — с трудом выговорил он.

— Мы от Лили идем, — сказал Ладо.

— Беко, тебя надо немедленно окунуть в воду и обмыть, — объявил Ираклий, — такое правило. Затем младенца, подкидыша, обернутого тонкой пеленой слез, отнесем к порогу «Родника надежды».

Они бежали к морю.

— Обмоем, окунем! — кричал Ладо.