Дворец Посейдона

— Да вот же оно! — Леван взглянул вверх в полной уверенности, что сейчас увидит его; но неба и в самом деле не было видно.

— Побежали! — Мари схватила Левана за руку не разнимая рук, они сбежали с пригорка.

— Сядем здесь, — сказала Мари, — на солнышке! Они сели на траву, трава была теплой, будто только что встало само солнце.

Леван лег на спину и закрыл глаза. Откуда-то доносились ребячьи голоса. Наверное, школьники играли в мяч.

Птица все заливалась. Словно из всех пернатых она одна умела петь.

— Ты спишь? — спросила Мари. — Сейчас на земле лежать нельзя.

Леван отрицательно качнул головой. Пальцы его вдруг коснулись руки Мари. Рука была прохладная.

— Поет, — проговорила Мари.

«Напишу редактору, попрошу продлить командировку, — думал Леван. — Да и Элисо надо написать!»

— Вот ты скоро уедешь, — раздался голос Мари.

— Что? — Леван почему-то вздрогнул.

— Скоро уедешь, говорю…

— А-а…

Задумавшись, они долго молчали.

— Неужели так никто и не живет на звездах? — неожиданно спросила Мари.

— Я думаю, что никто, а почему ты спрашиваешь?

— Никто! — повторила Мари. — Значит, только на земле живут люди?

— Наверно.

— Я хочу жить на какой-нибудь звезде, — говорила Мари, — и чтоб было светло… И чтоб никто обо мне ничего не говорил… Ты же знаешь…

Леван понял, о чем говорит Мари.

— Знаю.

— Нет! Этого никто не знает! Скажи, что мне делать? Ведь не могу же я быть все время одна! Пусть оставят меня в покое, что им от меня нужно?

— Кому?

— Всем, всем, всем! Я представляю, чего только о нас с тобой не говорят!

— А что о нас могут сказать?

— Эх!

«Что могут говорить о нас, что? Неужели о нас можно подумать дурное: ведь мы никого не обманываем и ни от кого не прячемся…»

— Ты красавица, Мари, и было бы удивительно, если б о тебе не говорили, — попробовал отшутиться Леван.

— Не хочу, нет! Не хочу! Не хочу всего этого слышать! — Немного помолчав, Мари спросила тихим, дрогнувшим голосом: — А правда я красивая?

— Правда.

— Леван, — прошептала Мари.

— Что? — так же шепотом отозвался Леван.

Мари не ответила. Странное чувство охватило Левана, будто до сих пор оба они спали и в эту минуту одновременно очнулись от долгого сна. Птичий свист, ребячьи голоса, солнце и теплая трава — все внезапно изменилось, стало другим — реальным и обыденным.

«На самом деле, что подумают люди: прогулки в лесу и на берегу моря, совместные хождения в кино? Большего и не надо».

«А если обо всем этом узнает Элисо?» Сердце у него так и подпрыгнуло.

«О чем? О чем она должна узнать?»

«О том самом».

«А Мито? И перед Мито совестно».

«Почему?»

«Удивительно, о чем ты сам думал? Кого ты убедишь в том, что вы беседовали только о звездах.

— Вот ты уедешь, — сказала Мари.

Леван поднялся и сел на траву.

— Здесь скоро похолодает, — продолжала Мари, — ты не знаешь, какие здесь бывают морозы! — Голос Мари дрожал. Но и голос ее казался более знакомым, чем минуту-две тому назад. — Ты не знаешь, не знаешь, как трудно, когда ты одна. Мито меня любит, любит на самом деле, но… но люди все же смеются…

— Смеются?

— Да, у Мито в Батуми жена и дети, я его любовница, любовница. Господи, как ненавижу я это слово! Скажи, что мне делать? Работаю с утра до ночи — и все же, когда остаюсь одна, готова волком выть, сесть и выть. Почему? Я спрашиваю тебя: почему? Ведь я же не монашка? Мне хорошо с Мито, но я стыжусь друзей, знакомых… Сколько раз слышала от них: Мари, мол, на ночь оставляет дверь открытой. Ну и что с того? Да, оставляю! Ты не знаешь, ночью, когда проходят поезда, когда ревет море, можно с ума сойти! Смешно? Неужели и впрямь смешно?

Птица все свистела. Может быть, она не умела летать, может быть, природа научила ее только петь?

Леван засвистел, как бы перекликаясь с птицей. Два голоса — человечий и птичий — столкнулись в гулком лесном куполе, столкнулись и рассыпались на множество мелких блестящих осколков, как будто оба были из хрусталя.

— Здесь до весны лежит снег… Здесь тихо-тихо, — говорила Мари, — и морс молчит, только поезда ходит. — Затем добавила едва слышно: — Меня вызывали на заседание месткома.

— Ну и сказала бы там обо всем!

— О чем? О том, что ревет морс и ходят поезда? Нет… я стояла и плакала…

Обратно они возвращались узкой тропинкой. По земле стелился сухой мох. Здесь уже не было слышно птичьего свиста. Стояла такая тишина, будто на всем свете нет ничего, кроме этого леса и этой тишины.

— О чем ты думаешь? — спросила Мари.

— Ни о чем.

— Какая я дурочка, верно? — проговорила Мари. — Чего только не наговорю.

Потом они снова услышали голос той птицы, но уже издалека.

2

— Остановить? — спросил Гиги.

— Как хочешь.

Оказывается, все это время он разговаривал с Гиги. Думал совсем о другом и все-таки разговаривал. Поразительно.

Леван оглядел комнату. Магнитофон принесли, и танцы были в разгаре. Элисо танцевала с Никой. Приблизившись к мужу, Элисо окликнула его:

— Леван! — Леван понял, что это было предупреждением.

«Опомнись, — говорила она взглядом, — что это с тобой?»

— Что ты делаешь? — Элисо улыбалась.