Дворец Посейдона

Тогда что же произошло там, в поле, которое называется кладбищем? Чей гроб опустили в могилу? Медленно рос холм из красноватой земли, молча стояли люди и смотрели, как забрасывали могилу белыми цветами. Неужели человек умирает не для всех сразу и одинаково? Как назвать вторую половину той жизни, которая не умещается в могиле, — тоже жизнью? Но она же не ходит по земле, а витает в воздухе, как клочок облака, или тополиный пух, или как эхо… Эхо — и больше ничего…

Он вошел в зал ожидания. В зале как будто не свет горел, а сам полумрак был слабо подкрашен желтым. На длинных скамейках с высокими спинками сидели люди, лежали дети. Перед скамейками стояли чемоданы и лежали узлы. Михе захотелось быть именно здесь, среди этих усталых молчаливых людей. Он сидел на скамейке, широко раскрыв глаза, и думал:

«Что за день был сегодня?.. А вчера?.. А может, мне все это приснилось?..»

Затем усталость взяла свое, он уронил голову на грудь и заснул.

И показалось ему, что летит он по небу. Звезды, словно металлические пластинки, кружатся вокруг него. Утомленный Миха хочет сесть на звезду, но все звезды заняты. В самой середине каждой звездочки устроился Робинзон. Робинзон Крузо с трубкой в зубах, с ружьем в руках, с кинжалом на поясе. Только на одной-единственной звезде не видно было Робинзона. Эта звездочка была не больше ладони, и на ней, растопырив руки, кружилась девочка…

Как раз в это время его кто-то растолкал. Миха открыл глаза. Перед ним стоял какой-то дядька и крепко держал его за плечо. Миха сразу не мог сообразить, где он, и растерянно встал, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

— Я только на одну минутку отлучился, а этот молодчик уже успел устроиться на моем месте, — шамкал дядька. — Вот народ пошел! На ходу подметки рвут!

Миха с трудом пробирался среди чемоданов и узлов. В зале было по-прежнему тихо. Время от времени по радио раздавался приторный голос дикторши: как будто на коленях у нее сидела кошка, которую она ласкала. Миха выбрался на улицу. Вокзальная площадь была пуста. Он глянул на часы. Одиннадцать. Освещенный трамвай, позванивая, перерезал площадь. На крыше высокого здания светилась реклама — гостиница «Колхида». Как было бы хорошо, если бы он был взрослым. Зашел бы в гостиницу, взял бы номер и спокойно спал бы себе до утра. Мог бы остаться и на второй день, и на третий. Потом к нему вежливо постучали бы в номер — поинтересовались, не умер ли он. Он откроет дверь.

«Ох, простите, — скажут ему, так как со взрослыми полагается говорить учтиво, — мы думали…» — и, не докончив фразы, заулыбаются…

Он тоже улыбнется, потому что так принято среди взрослых: когда тебе улыбнутся, ты должен сделать в ответ то же самое. Потом он извинится, — мол, ему нужно позвонить по телефону. Он запрет дверь и заснет снова. И будет спать неделю, месяц! Потом его снова разбудят.

«Кто там?» — спросит он.

«Простите, мы думали…»

«У вас какое-нибудь дело ко мне?»

«Нет, что вы…» — И опять улыбнутся.

И он снова заснет на неделю, на месяц, и, когда окончательно проснется, все будет забыто. Нет, не все! Многого он и сам не хотел бы забыть. Так думал он, идя по улице. Потом он увидел милицейский мотоцикл и ускорил шаг, подумав, что разыскивают его. Он прижался к стене в темном углу, и мотоцикл промчался мимо. И тогда он сам погнался за мотоциклом.

— Подождите! Подождите! — С криком бежал он посреди улицы.

Но мотоцикл скрылся из глаз.

Потом он увидел большую толпу, освещенную юпитерами, и сразу понял, что там снимают кино. Он подошел ближе. Полный молодой человек насмешливым тоном разговаривал с высокой и очень красивой девушкой. Остальные слушали. Девушка плакала. Вначале Миха подумал, что так и надо, что девушку снимают, но ошибся. Молодой толстяк объяснял ей, как она должна играть:

— Ты должна с разбегу кинуться ему на шею, поцеловать его. И не говори мне, пожалуйста, что ты ни с кем не целовалась. Практика у тебя богатая, теперь жизненный опыт примени в искусстве. Для тебя это дело привычное. Когда я тебе говорю, что ты Сарра Бернар, ты дуешься.

— Не называй меня Саррой Бернар! — сказала девушка, всхлипывая.

— Хорошо, хватит! Начали! — Режиссер отошел в сторону. Вспыхнули юпитеры, и кругом стало светло как днем.

Вдруг Миха услышал женский голос:

— Акакий Церетели родился в тысяча восемьсот сороковом году в селе Схвитори, повтори!

Миха повернулся и увидел сидящих на тротуаре женщину с девочкой. Лицо девочки было чем-то намазано и сильно блестело. Видно было, что ее тоже снимали в кино. А эта женщина, наверно, ее мать и вдалбливает ей завтрашний урок.

— Акакий Церетели родился, — начала девочка, потом зевнула, прикрыв рот рукой, и сказала: — Я тоже должна сделать вырез на спине — на своем зеленом платье.

Миха засмотрелся на них и не заметил, как к нему подошел режиссер, который долго издали за ним наблюдал, Внезапно он схватил Миху за руку и закричал:

— Нашел! Нашел!

Быстро потушили юпитеры, и все бросились к ним.