Дворец Посейдона

Адам поставил чемодан на пол. Милиционер поднялся, взял чемодан и отнес его в угол комнаты. Он изо всех сил старался завоевать расположение Адама.

— По пути ему стало лучше, — сказал он и, увидев у Адама сигарету, неодобрительно покачал головой. Но когда Адам собрался положить сигарету обратно в пачку, он великодушно позволил: а впрочем, курите, ведь и доктор курит. Адам закурил и предложил милиционеру сигарету, но тот отказался, гордо улыбнувшись:

— Не курю!

Адам присел на краешек стула. Милиционер пристроился возле него.

— А вы знаете, как меня зовут? — спросил он Адама.

— Что? — очнулся от своих мыслей Адам.

— Меня зовут Бежан! — сообщил милиционер и тут же предупреждающе поднял руку, чтобы его не опередили: — А ваше имя Адам, верно?

— Верно…

— Моего деда тоже звали Адамом, — радостно засмеялся милиционер.

— Что вы говорите? — улыбка у Адама получилась деланная. Все его внимание было обращено к той комнате, куда вошла женщина.

— Представьте себе, его на самом деле звали Адамом! — смеялся милиционер. — Только он был паромщиком…

— Паромщиком?..

— Однажды он переправлял на пароме цыган. Ему понравилась одна девушка, и он женился на ней.

— Кто?

— Да мой дед, вот я и говорю, бабушка моя была цыганка. И сейчас помню, как она напевала под бубен…

«Нет, я определенно помешаюсь, — подумал Адам. — Что я буду делать, если он сейчас заведет «цыганочку»!..»

— Так вот, значит, деда моего звали Адамом…

— А как звали вашу бабушку? — осведомился Адам.

Милиционер не успел ответить, дверь открылась, и из кабинета вышла старуха. Дверь за собой она оставила полуоткрытой. Милиционер встал и подошел к старухе, чтобы спросить, как дела. Она что-то ответила ему и посмотрела на Адама, который тоже успел встать и подойти к двери. Спиридон лежал, вернее, не лежал, а сидел, высоко поднятый тремя пухлыми подушками. Сейчас он выглядел так же бодро, как и в ту ночь, когда у Адама болел зуб. В одной руке он держал зажженную сигарету, вторая его рука лежала на коленях у женщины. Она сидела у самой кровати. Прижимая к лицу скомканный платочек, она громко всхлипывала. Над кроватью висела большая фотография, которую Адам в ту ночь не заметил. Юноша лет восемнадцати-девятнадцати в легкой сорочке с отложным воротником доверчиво улыбался.

Адам прислушался, женщина говорила сбивчиво, и он с трудом разбирал слова.

— Автандил на будущий год кончает школу… Младшего хотим определить на завод, все равно он учится плохо… А Степанэ… Целыми днями стучит по своим колесам… Жаль мне его, бедняжку. У него ведь ноги больные… Ему в Цхалтубо надо. А где у нас деньги! Столько лет мы в одной комнатенке задыхаемся, никак очередь не подойдет, все обещают, обещают, а толку мало… Что делать — не знаю…

— Я же сказал тебе, переезжайте и живите здесь, — тихо сказал Спиридон, — такой дом громадный и совсем пустой…

— Не соглашается Степанэ… Упрямый — подбросит камень и сам подставляет под него голову.

— А он ничего не говорит, когда ты меня навещаешь?

— Нет, как он может что-нибудь сказать! У него такое сердце! Он меня заставил повесить в комнате портрет Учи…

— Хороший человек Степанэ…

— Эх, появились какие-то новые папиросы, он купил и прислал вам, может, говорит, ему понравятся…

— Большое спасибо, Маро!

— Да не за что!

Адам повернулся, подошел к старухе и милиционеру.

— Пошли, Бежан?

— Пошли.

— Куда вы? — всполошилась старуха. — Спиридон велел вас не отпускать. Вы же знаете, какой сегодня день?

— Я никак не могу остаться, спасибо, у меня неотложное дело.

Бежан поддержал Адама:

— Ты же знаешь, мать, мою службу: воры и всякие темные личности только и ждут, чтоб я уши развесил!

— Хорошо, сынок, — старуха уступила мужчинам, обремененным столь важными делами. — Что поделаешь, Спиридон будет очень огорчен, но…

Когда они вышли, Бежан предложил Адаму подвезти его на мотоцикле.

— Нет, я пешком, — ответил Адам, — на стройке все равно уже никого не будет.

— Ну, счастливо! — махнул ему рукой Бежан.

Адам шел под дождем.

За сегодняшний день он многое пережил. Ему было очень жаль старика врача, и эту женщину, и старуху, которая смотрела всем в глаза в страхе — не случилось бы с ее сыном беды.

«Сколько таких трагедий разыгрывается вокруг нас, а мы ничего не замечаем. И близко не подойдем, пока не услышим крика о помощи. А человек горд. Уж не знаю, что должно случиться, чтобы он позвал на помощь. Да, но если он не позовет, как же узнать, что ему надо? На лице у него не написано, счастлив он или несчастлив. Вот я, например, как бы мне ни было плохо, а кричать не буду. Разве можно помочь горю Спиридона? Нет, конечно, но и оставлять его одного тоже нельзя.