Дворец Посейдона

ГАГИ. Потому что уже три дня я бегаю за тобой, как ненормальный.

МАЙЯ. Три дня…

ГАГИ. Ровно три, мой тренер с ума сходит.

МАЙЯ. Из-за чего?

ГАГИ. Из-за того, что я не в настроении.

МАЙЯ. Вы? Не в настроении?..

ГАГИ. Очень тебя прошу, давай говорить на «ты».

МАЙЯ. Ладно.

ГАГИ. Да, он тоже удивляется.

МАЙЯ. Почему? Разве у спортсменов не бывает плохого настроения?

ГАГИ. Плохое настроение отражается на времени.

МАЙЯ. Каким образом?

ГАГИ. Я показываю сейчас на три минуты больше. Три минуты — третье место.

МАЙЯ. И что?

ГАГИ. Первый раз вижу девушку, которая ничего не понимает в спорте.

МАЙЯ. Почему, я тоже люблю спорт, в теннис играла.

ГАГИ. Спорт — это все!

МАЙЯ. Как сказать!..

ГАГИ. Черт побери, мне даже перед самим собой стыдно.

МАЙЯ. Это еще почему?

ГАГИ. Потому что я в тебя втрескался. Разве я мог подумать, что так втрескаюсь.

МАЙЯ. А раньше с тобой этого не бывало?

ГАГИ. Никогда! За кого ты меня принимаешь?

МАЙЯ. Что же ты теперь будешь делать?

ГАГИ. Я погиб! Как я теперь своему тренеру в глаза погляжу! Но знай одно — у меня всегда все сбывается.

МАЙЯ. А у меня — ничего.

ГАГИ. А что ты хочешь? Скажи, и я все исполню!

МАЙЯ. Чего я хочу?.. Не знаю… Хочу на луну!

ГАГИ. Что может быть проще? Поехали!

МАЙЯ. На чем?

ГАГИ. На моем велосипеде!

МАЙЯ. Значит, все легко и просто, Гаги? Ты отличный парень… Может, и правда все это очень легко… А к чему мы затеяли этот разговор?

ГАГИ. Не знаю.

МАЙЯ. Ты со всеми девушками так разговариваешь?

ГАГИ. Нет, не со всеми. Я тебе расскажу по секрету, как я с ними разговариваю: я включаю магнитофон. — Это Каунт Бейс, — говорю я. — Девушка в восторге: — О, Каунт Бейс, я его обожаю! — Потом я достаю коньячные рюмки. — О, какие красивые бокалы! — говорит девушка. — Я не пью коньяка, предлагаю ей. — Налейте, только капельку, — ломается девушка. — О, Каунт Бейс!.. — Потанцуем? — спрашиваю я негромко и улыбаюсь, словно сказал что-то невероятное. — Потанцуем, — отвечает, — о да, потанцуем! — Я замечаю, что ей хочется быть стильной.

МАЙЯ. А потом?

ГАГИ. Больше ничего, девушка довольна и даже счастлива.

МАЙЯ. Больше ничего… Неужели для счастья нужна глупость? Гаги, я хочу коньяку.

ГАГИ. Сию минуту. Только я не пью.

МАЙЯ. Наливай!

ГАГИ. Капельку?

МАЙЯ. Лей как следует!

ГАГИ. Кажется, я нарвался на новый стиль? Включить магнитофон?

МАЙЯ. Включай!

ГАГИ. Это Каунт Бейс!

МАЙЯ. О, Каунт Бейс! Давай выпьем за глупость, Гаги, за тот велосипед, на котором мы покатим на луну. Я хочу легко и просто стать счастливой! Я ХОЧУ быть счастливой!

ГАГИ. Это не сложно! Сейчас из-за любви никто не кончает самоубийством — не вешается, не стреляется, под машину не кидается…

Он еще не кончил фразы, как я встала. Встала так, будто до сих пор там сидела не я, а другая, и говорила, говорила, а я молчала и старалась что-то вспомнить и — наконец вспомнила! Я вдруг увидела тебя: ты был тут же, в нескольких шагах от нас, лежал на кровати и смотрел на меня.

— Ну, я пошла! — сказала я Гаги.

Он вскочил:

— Куда ты?

— До свидания! — Я почти бежала, и уже на лестнице настиг меня голос Гаги: — Майя, Майя!

Я добежала до самого дома, не стала даже в троллейбус садиться. Из дому я позвонила Геле.

Ты, оказывается, все еще лежал в больнице, десятого тебя обещали выписать.

«Но почему тебя это интересует?» — спросил Гела.

Я сидела и думала — столько времени он лежит в больнице, может, его и не навещает никто, а я…

— А я провожу время! — сказала я маме.

Она вошла ко мне в комнату в ночной рубашке и удивленно спросила:

— Почему ты не ложишься?

— Провожу время! — повторила я и вдруг кинулась ей на шею. — Мама, мамочка, позволь, я лягу с тобой!

Мама очень удивилась, никогда, даже в детстве, я не спала с ней вместе. Как объяснить ей, что сейчас я не могу оставаться одна?

Голова моя лежала на маминой груди, и обе мы молчали. Мне хотелось, чтобы все время было так, чтобы я была возле мамы, как в детстве, чтобы все случившееся оказалось только сном. Может, и вправду я сама все преувеличиваю: и чем упорнее я это внушала себе, тем больше успокаивалась. Я старалась не заснуть, чтобы не развеялся туман этого блаженства. Все-таки главное то, что ты любил меня, и я должна была сделать счастливым того, кто столько страдал из-за меня. И это чувство, что я могу сделать кого-то счастливым, удивительным образом меня успокаивало.

В какой-то миг мне показалось, что сердце у мамы не бьется. Я подняла голову и взглянула на нее. Она лежала, закрыв глаза, и свет уличных лампионов, проникавший в комнату, окрашивал ее лицо в неживой лиловатый цвет. И вдруг я поняла, что она, моя мама, все время была одна, а мне это и в голову не приходило. Мне стало ее так жалко, что я чуть не заплакала, опять положила голову ей на грудь и спросила шепотом:

— Почему дядя Гиви не приходит?

И хотя она не шелохнулась, я почувствовала, как сразу она насторожилась, напряглась. Я думала, что она мне не ответит, и потому вздрогнула, услышав ее изменившийся голос:

— Сейчас же встань!..

Я молча встала и вышла.