Дворец Посейдона

Софико опять встала:

— К сожалению, я должна идти, уже очень поздно!

— Еще нет и половины двенадцатого, — возразила Лия, — куда вы спешите!

— Я очень далеко живу. Большое спасибо.

— Я провожу вас, — сказал я.

Лия укоризненно поглядела на меня, но промолчала.

— Не надо меня провожать. Автобус останавливается прямо у моего дома.

— Автобусы уже не ходят. Я вас отвезу.

— Гига совсем пьяный, — улыбнулась Лия.

— Нет, я вовсе не пьян. Как я могу отпустить дорогую гостью одну среди ночи. Ни в коем случае.

— Я очень вам благодарна, — сказала Софико. — Но не надо беспокоиться.

— Подождите меня одну минутку, — попросил я, — только одну минутку.

Лия пошла за мной в спальню.

— Ты с ума сошел! — зашептала она.

— Ничего подобного.

Я взял из тумбочки ключи от машины.

— Гига?

— Неудобно отпускать ее одну. Я провожу.

— Ты пьян! Давай сюда ключи, я отвезу ее сама.

— Нет, позволь это сделать мне…

Лия села на кровать:

— Ты знал ее раньше?

— С чего ты взяла?

— Ты разобьешься спьяну, дай мне ключи!

— Я ее впервые вижу.

— Гига… — жалость и сочувствие расслышал я в голосе Лии, но мне было не до тонкостей. Я должен был отсюда вырваться на воздух, на волю, куда угодно.

Софико стояла в дверях.

— Поехали! — сказал я.

— Вы напрасно беспокоитесь. Я ведь не ребенок, никого не боюсь. И потом — кому я нужна! — последнее было сказано для успокоения Лии.

— Ну, будь осторожен, — напутствовала Лия, целуя меня в лоб, словно запечатывая меня сургучом, огораживая от чар соперницы.

Мы долго ехали молча. На набережной я остановил машину, вышел и встал у парапета. Глядя на Куру, достал сигарету и вспомнил, что спички остались в машине.

Медленно приблизилась Софико:

— Почему мы остановились?

— Чего тебе?

— Ничего, — Софико пожала плечами.

— Зачем ты пришла к нам?

— По делу.

— Неправда, — сказал я и вдруг закричал — Ты лжешь!

Софико долго смотрела мне в глаза, потом усмехнулась.

— Я никогда тебя не любил, — сказал я и после паузы добавил, — а сейчас тем более…

Софико повернулась и пошла. Я снова стал смотреть на Куру. Когда я оглянулся, Софико не было видно. Я вернулся к машине, сел за руль и поехал наугад. Она успела уйти довольно далеко, хотя шла не очень быстро вдоль тротуара. Я снова вышел из машины:

— Ты не поедешь?

Она молча продолжала свой путь. Я схватил ее за руку:

— Прости меня… Если можешь.

Она остановилась:

— Ты и в самом деле напился.

— Да, я пьян, — сказал я, — пьян до бесчувствия.

Софико жила в Дигомском массиве, в новом доме.

— Зачем ты взялся меня провожать? — спросила она, когда мы подъехали к дому.

— Не знаю…

— Мне было интересно на тебя поглядеть…

— Ну и что дальше?

— Дальше?

— Что ты увидела интересного?

Софико не ответила и стала открывать дверцу.

— Постой! — я испугался, что она уйдет.

— Ты хочешь что-нибудь сказать?

— Что я могу сказать! Ведь все уже сказано.

— Все сказано. До свидания, Гига. И еще раз спасибо.

— Не за что.

Софико скрылась в подъезде. Я подождал немного и вошел вслед за ней. Она стояла и ждала лифта.

Я тоже вошел в лифт.

На лестничной клетке Софико достала из сумочки ключ.

— Марина, наверно, не спит, — негромко сказала она. — Так и есть — телевизор смотрит.

— Кто там? — спросил я шепотом.

— Марина, я пришла! — громко проговорила Софико.

Ответа не последовало.

Мы пошли на» кухню. Квартира была однокомнатная с низкими потолками.

— Я не знал, что у тебя ребенок…

— Садись — я принесу чего-нибудь выпить…

— Не хочу.

— Я ее удочерила, — шепотом сказала Софико. — А вот и вино.

— Не надо, — сказал я. — Я скоро уйду.

— Тс-с! — Софико указала глазами на комнату, где ее ребенок или приемыш, лекарство от одиночества, сам обреченный на одиночество, смотрел телевизор, словно надеясь увидеть на экране знак, — обрушить на нас детски чистую и искреннюю ненависть на нас, взрослых, прокравшихся в кухню, мучающих друг друга лживым шепотом, намеками и недомолвками, на нас, пытающихся вырвать друг у друга хоть одно слово правды; напуганное нашим коварством и злобой, оно, это слово, будучи уже на самом кончике языка, пугливо отступало и пряталось в какой-то клеточке мозга, словно птенец под крылом нашей усмиренной памяти.

— Теперь я понимаю, какую сделала глупость, — Софико закурила сигарету.

— Какую же?

— Неужели ты в самом деле думаешь, что я не могу тебя забыть?

— Нет, не думаю.

— Тогда зачем ты пришел сюда?

— Просто так.

— Просто так никто ничего не делает, особенно…

— Особенно такие, как я. Верно?

— Допустим…

Я усмехнулся:

— Если ты хочешь надо мной поиздеваться, скажи — посмеемся вместе.

— Нет, Гига, — она почему-то огорчилась. — Ты не знаешь, как мне трудно…

— Что тебе трудно?

— Так с тобой разговаривать.

— Тогда зачем ты себя терзаешь?

— Мне на самом деле очень хотелось тебя повидать.

— И ты нарвалась на старого, тщеславного, выжившего из ума осла, не так ли? О, какое великое открытие. Как смешно!

— Нет. Я просто истосковалась по тебе.

— Истосковалась?

— Да. Тебя это удивляет?

— Очень.

— Знаешь, Гига, я хочу, чтобы все люди на этом свете были хорошими. Наверно, я так и не образумилась…