Дворец райских наслаждений

— Знаете, когда меня выписали из госпиталя, — продолжил Генри тихим голосом, — я словно обезумел. Да какое там «словно», я действительно сошел с ума. Я мечтал лишь об отмщении. Я еще окончательно не оправился, рану до конца не залечили, но мне было все равно. Я не обращал внимания на боль. Мною словно овладела чья-то воля. В то время союзная армия выступила на Пекин. Бог знает, чего они так долго ждали в Тяньцзине, но я был только рад, поскольку мне представилась возможность отомстить. Я вступил в роту разведчиков, или, честнее будет сказать, вольных стрелков-мародеров. Мы скакали в самом авангарде армии. И знаете, миссис Аиртон, что мы делали? Мы убивали. Убивали. Возможно, и без разбору, только нам тогда так не казалось.

— Мистер Меннерс вы не обязаны мне это рассказывать, — произнесла Нелли.

— Вы правы, приятного в этом мало, впрочем, я отнюдь не горжусь тем, что совершил. Я опущу подробности, за исключением одной: у каждого китайца, который попадался мне на глаза, у каждого китайца, который корчился на острие мой сабли, было одно и то же лицо. Знаете чье, миссис Аиртон? Майора Линя.

— Какой ужас, — пробормотала Нелли, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

— Знаете, даже после того, как с посольств сняли осаду, каждый раз, когда выходил на улицу, я видел его. Он был нищим, выпрашивающим подаяние на перекрестке, купцом в лавке. Он мог быть даже вон тем официантом, — произнес Генри.

Нелли с тревогой воззрилась на Меннерса.

— Я же говорю, я был безумен или полубезумен. Мы сняли осаду, но это меня не остановило. Я присоединился к отряду американских морских пехотинцев. Мы прочесывали окрестности — сопротивление еще не успели окончательно подавить. Да, мы пролили немало крови. А потом я грабил. Некоторые из моих товарищей были не менее безумны, чем я, миссис Аиртон, но вам надо понять, что я грабил не оттого, что желал разбогатеть. Я хотел мстить и уничтожать. Мне было сладко видеть выражение страха на лицах людей. На лице майора Линя.

— Бедный вы, несчастный, — промолвила Нелли. — Прошу вас, не продолжайте.

Но Меннерс словно ее не слышал.

— Однажды в одном из дальних хутонов мы подпалили дом одного купца. Просто так, без всяких причин. Мои спутники разозлились, потому что не нашли у него ни золота, ни нефрита. Купец оказался умен и хорошо припрятал свои богатства. А может, у него их никогда и не было. Одним словом, мы сожгли его дом. Я тоже, сами понимаете, не стоял в стороне. Потом мы вышли на улицу и смотрели через ворота, как горит здание. Мы думали, что хорошо обыскали дом и там никого нет. В то время мы уже не убивали, но… делали другие вещи… Что мы только не творили… И вот я с удивлением увидел, как из дома выбежала маленькая девочка. Она кричала от боли, потому что на ней горела одежда. Я сорвал с себя мундир, бросился к ней и сбил с нее пламя. Убейте меня, не знаю, что заставило меня это сделать. Я взял ее на руки и понес прочь, девочка не особо пострадала, просто была очень напугана, и в этот момент на меня обрушилась горящая сторожка у ворот. С девочкой ничего не случилось, а я… сами видите, что у меня с ногой. И поделом, скажете вы. Через несколько дней Притчет вызвал меня в посольство, заплатил мне тридцать сребреников и объяснил, что больше не нуждается в моих услугах. С тех пор я мало с кем разговариваю, но мне кажется, безумие меня оставило. Вообще-то теперь все гораздо хуже. Дело в том, что я не вижу смысла жить дальше. Если желаете, можете сказать, что меня терзает чувство раскаяния. Такие миссионеры, как вы, были бы довольны. Похоже, во мне запоздало проснулась совесть. И, как обычно случается в подобных случаях, она не дает мне покоя.

— Мистер Меннерс… вы не позволите называть вас Генри? Мне кажется, я вас очень хорошо понимаю. Если бы вы знали, Генри, как я вам сочувствую.

— Спасибо, миссис Аиртон. Нелли. Честно, спасибо. Я вас всегда уважал. В отличие от некоторых, вы никогда не судите людей, но прошу вас, не надо мне сочувствовать. Для таких, как я, нет спасения. Я ведь сам вырыл себе яму. Вы не находите?

— Я не стану вас мучить избитыми цитатами из Библии. Я вам не верю, Генри. В вашей душе есть место и доброте, и мужеству. Не ломайте себе жизнь. Месть не принесет утешения.

— Вы правы, я это уже и сам понял. У меня была надежда. Одна-единственная надежда. Впрочем, ладно, не будем о ней. — Он взял в руки стакан, чтобы хлебнуть бренди, и обнаружил, что он пуст. Праздник окончился, и, хотя в кафетерии все еще были люди, официанты уже принялись убирать со столов, чтобы приготовить зал к вечернему коктейлю.

— Надежда? Вы сказали, что у вас есть надежда. Какая? Прошу вас, расскажите.

— Ну да, все остальное я вам уже выложил. Чего уж теперь молчать, — горько рассмеялся Генри. — Хотя надежда и праздная. Я видел, как она посмотрела на меня на лестнице. Я думал, что Элен Франсес… Вернее, я надеялся, что Элен может все еще…

— Генри, — вздохнула Нелли.

— Иншалла, — пожал плечами он. — Ну что ж, иного я не заслуживаю.