Дворец сновидений

Погруженный в работу, он не заметил, что зима начала смягчаться. Дворец Сновидений работал круглые сутки. Как один из его главных руководителей, Марк-Алем читал каждое утро специальную ежедневную особо секретную сводку. После убийства рапсодов в Албании заметно усилилась бессонница. Степень нормальности сна других народов менялась в зависимости от событий, происходивших на их землях, а вот о бессоннице в Албании готовился особый доклад. Торговец овощами, отправивший фатальное сновидение, уже несколько дней содержался в одном из изоляторов для дачи необходимых пояснений. Протоколы его допросов занимали уже более четырехсот страниц. В целом ожидался сезон беспокойного сна и увеличение процентной доли кошмаров.

У Марк-Алема появилась привычка долго тереть глаза, словно образовавшаяся на них от чтения пленка никак не стиралась.

Однажды вечером, вернувшись, как обычно, с работы домой, он увидел белое, как известка, лицо Лёки. Знакомая, привычная некогда сосущая пустота, вызванная охватившим его ужасом, пустота, о которой он уже подзабыл за несколько прошедших недель, тут же возникла вновь где-то под ложечкой.

— Что? — тихо спросил он. — Курт?

Лёка утвердительно кивнула головой.

— То есть его не выпустят, — пробормотал он. — Сколько лет?

Глаза, готовые, казалось, раствориться от вытекавшей из них влаги, застыли в скорбном оцепенении на лице Леки.

— Сколько лет тюрьмы ему дали, я спрашиваю, — повторил Марк-Алем, но та вновь промолчала. Только глаза ее глядели все так же безнадежно, как и раньше. Он схватил ее за плечи, яростно встряхнул и захлебнулся рыданиями сам, медленно начиная понимать, что произошло. Курта приговорили к смерти. Только что пришло сообщение о том, что ему отрубили голову.

Часы напролет он сидел, запершись в своей комнате, в то время как его мать плакала в одиночестве у себя, в дальней комнате на втором этаже. Да как такое возможно, вновь и вновь спрашивал он себя. Да как же такое вообще было возможно, что именно в тот момент, когда освобождение казалось вопросом дней, его приговорили к смерти и приговор был приведен в исполнение в такой спешке. Марк-Алем сжимал виски руками. Выходит, что ответный удар Кюприлиу, возвращение их к власти, его головокружительная карьера — все это было лишь обманом, хитрой проверкой, возможно организованной с целью нанесения нового удара. Но теперь ему было все равно. Пусть наносят удар, жестокий и безжалостный, и как можно скорее, чтобы покончить со всей этой историей раз и навсегда.

На следующее утро, когда он отправился в Табир Сарай, лицо у него было смертельно бледным, он абсолютно был уверен, что его ожидает приказ о снятии с должности и возвращении туда, где он работал раньше, в Интерпретацию, а то и в Селекцию. Подчиненные, однако, встретили его с прежним уважением, более того, его бледное лицо вызвало у них страх. В то время как они подавали ему различные докладные, он пытался высмотреть, нет ли в их глазах или словах притворства, и когда убедился, что ничего подобного нет и в помине, несколько успокоился. Но успокоение пришло ненадолго. Мысль о том, что даже если и принято решение о его снятии, то подчиненные не могли узнать об этом так быстро, вызвала у него новый приступ страха. Он нашел повод сходить в Генеральную дирекцию, и когда ему сказали, что директор сегодня не пришел на работу по болезни, ему и это чуть было не показалось частью игры.

Ужас не покидал его несколько дней, пока однажды рано утром (он заметил, что все происходило тогда, когда меньше всего ожидаешь) генеральный директор не вызвал его к себе в кабинет. Ну наконец-то, воскликнул он про себя, вставая. Как ни странно, он не испытывал волнения. Он словно оглох и не слышал ничего, кроме гула собственных шагов. Лицо директора выражало откровенную радость. Естественно, подумал Марк-Алем, ведь снимают с должности одного из Кюприлиу. В их семье и взлеты, и падения были наполнены внутренней торжественностью. Он не слушал слова директора. В конце концов, в этом и не было необходимости.

Ему хотелось покинуть побыстрее этот кабинет и отправиться в отдел, куда его назначат, в Селекцию или в Переписку, и занять свое жалкое место среди сотен безымянных сотрудников. Он даже хотел перебить директора. Почему бы не сказать все покороче, не бродя вокруг да около, ему совершенно не требовалось такое длинное вступление. А вот директору, кажется, нравилось играть с ним как кошке с мышью. Кто знает, возможно, он радовался, что может свернуть шею этому отродью Кюприлиу. Может быть, считал его угрозой занимаемому им положению. И он даже что-то сказал именно об этом. Марк-Алем нахмурился. Да возможно ли, чтобы тот так прямо и заявил в открытую, будто он, Марк-Алем… воспользовавшись слабым здоровьем директора… занял бы его место… то есть мечтал занять его место?.. Но цинизм его дошел до такой степени, что Марк-Алем не поверил собственным ушам: директор говорил ему «поздравляю!». Почему бы тебе и не пошутить, пробормотал он про себя, и немного погодя подумал: с ума можно сойти от этого.