Дворянин

Возможность самоходного движения Данька «паровой лопате» оставил, но максимальная скорость по соображениям безопасности была ограничена пятью верстами в час. Уж больно неустойчивой получилась конструкция… Да и выглядела она на взгляд выпускника железнодорожного техникума чудовищно. Но местных получившаяся «кракозябля» просто очаровала. Впрочем, не всех. Когда она только появилась из заводских ворот, какой-то монах в донельзя оборванной рясе внезапно выметнулся из толпы и помчался навстречу «паровой лопате» что-то вопя и вздымая навстречу «кракозябле» здоровенный наперстный медный крест… Столь массивную, да ещё и не слишком устойчивую конструкцию резко остановить было невозможно, так что «батюшка», непоколебимо вставший на пути «антихристовой твари», получил по морде здоровенным ковшом, уронив внутрь оного свой крест, больше похожий на оружие дробящего типа, нежели на предмет культа, и улетел от удара под откос с разбитой в кровь харей… У Даньки при виде всего произошедшего аж дыхание спёрло от ожидания непременных неприятностей. К религии в это время относились куда как серьёзно, так что ожидать можно было всего — от епархиального запрета на пользование «паровой лопатой» и до немедленно бунта, ага-ага, того самого «бессмысленного и беспощадного» с разнесением «кракозябли» на мелкие кусочки… Так что когда из толпы послышался насмешливый голос:

— Эк, как Никодимку-то по роже приложило! Ну да ничего — ему не впервой…- после чего послышались редкие смешки довольно быстро, в течение полминуты, перешедшие в громовой хохот, его ноги едва не подкосились от облегчения. Чесслово — еле устоял.

Как выяснилось, «батюшка» оказался вовсе даже не батюшкой, а неким местным дурачком, изгнанным из Верхотурского Святониколаевского монастыря «за дурь и гордыню», так что за «духовное лицо» его принимали только обитатели местной нищей окраины, которым он помогал с требами, кои им в официальном храме были не по карману. В основном с крестинами и отпеванием. Женится обитатели тех мест предпочитали по факту, безо всяких обрядов… Причём, судя по словам настоятеля местного храма, оказавшегося здесь поскольку он проводил освящение «кракозябли» на заводской территории, то есть ещё до выхода из ворот (а как без этого-то, в покинутом будущем даже космические ракеты освящали), требы он творил непотребные. Молитвы знал плохо, путался, в процессе мог рявкнуть или махнуть стакан-другой… короче вместо благого таинства творил всякую непотребщину. То есть особенным авторитетом в местном обществе не пользовался. Вот, похоже, он и решил подобным образом этот самый авторитет и повысить… ага-ага, остановив «крестом да молитвой» паровой экскаватор. Видно, горячо веровал… ну или «горячительное» поспособствовало. Потому как когда «батюшку» достали из кювета — сивухой от него несло как из трактирного отхожего места. Так что ни к каким проблемам этот инцидент, слава Богу не привёл. И спустя полчаса «паровая лопата», добравшись до места, начала ретиво махать ковшом на глазах формируя насыпь, ведущую в сторону небольшой деревеньки Лая, на что обладело пялились столпившиеся мужики.

— Эдак он погреб или омшанник за час спроворить сможет⁈

— Куда там час — четверть часа бери, не больше… Эвон как шибко загребает!

— Ага, как же — сперва ету рельсу к погребу положить надобно…

— Это — да-а-а…

Демидов вернулся в середине июля. И не один. Кроме каравана барж привёзшего новые вагоны и паровозы, вместе с Николаем Никитичем прибыла целая толпа, которая включала в себя очередной выпуск железнодорожного училища, а также представителей дворянских родов, которые владели уральскими заводами, например, князя Сергея Михайловича Голицына, который, через жену — урождённую Строганову, владел Архангело-Пашийским заводом, и добрый десяток купцов и заводчиков из простых, плюс ещё тучу разного народа, среди которого, к удивлению Даниила, обнаружилось даже полдюжины стипендиатов Петербургской Академии художеств. Эти-то куда припёрлись⁈ Впрочем, всё выяснилось, из письма Николая, которое передал ему Демидов.