Дворянин

Денег на железнодорожное строительство в российской казне действительно не было. Но у частных лиц они были. Правда извлечь их из их «закромов» под такое дело как железная дорога было довольно трудно. Поскольку дело было новое, не особенно знаемое и потому ненадёжное. Нужно было как-то подвигнуть частный капитал к тому, чтобы он начал в это вкладываться. И когда Николай Никитич приехал к Николаю, они решили далее действовать вместе. Как оно всё происходило Демидов, с улыбкой, рассказывал бывшему майору целый вечер… изрядно повеселив и слегка напугав. Потому что на эту дорогу было поставлено очень и очень многое. По существу, от того как скоро и насколько хорошо будет выстроена эта дорога зависит будущее железных дорог России. Потому что строить железные дороги в России в ближайшие лет десять, а то и двадцать мог только частный капитал. Всё. И чтобы как можно сильнее заинтересовать этот самый частный капитал, Николай решил использовать все доступные средства, отправив на Урал не только купцов и заводчиков, но и газетчиков, писателей, художников и, даже, парочку музыкантов и композиторов. Среди которых оказался достаточно уже достаточно известный Александр Алябьев. Бывший майор помнил его фамилию по романсу «Соловей», который очень любила учительница пения в школе. Как, кстати, и «Попутную песню» Глинки. Да-да, ту самую, про паровозы. Она вообще считала, что в Ворошиловграде, городе, в котором строились паровозы её просто неприлично не знать. И деятельно претворяла эту свою идею в жизни. Так что на её уроках стриженные младшеклашки старательно выводили:

— И быстрее, шибче воли

Поезд мчится в чистом поле!

Поезд мчи-ится! В чистом по-оле!

Вряд ли здесь на ум композитору… ну или поэту, с которым он будет сотрудничать, придут подобные строки — здесь, всё-таки, Урал, а не среднерусская равнина или Петербургские болота. Так что с полями, да ещё и «чистыми», тут куда как хуже, зато гор и лесов достаточно. Впрочем, с лесами сейчас по всей России хорошо… Читая письмо Данька улыбался и приговаривал про себя: «Ай да Николай — моя школа!».

На следующий день бывший майор разбирался с художниками, составив им целую программу, согласно которой они сначала проведут несколько дней, делая зарисовки на заводе, на который как раз приползла на обслуживание «кракозябля», затем, когда её обслуживание закончится — вместе с ней вернуться на стройку и сделают зарисовки там, выбирая, естественно, наиболее живописные места, а после этого — отправятся на Салдинскую дорогу и уже на ней будут рисовать нормально действующую дорогу с капитальными мостами и кое-где оставшимися весьма живописными временными эстакадами, а так же паровозами, тянущими длинные грузовые составы. Плюс он раскрутил их на то, что в советском изобразительном искусстве именовалось: «Портреты людей труда».

Поначалу художники отреагировали на его идею весьма прохладно. Они вообще были слегка раздражены этой поездкой. Стипендиатов Академии художеств обычно отправляли учиться живописи в солнечную Италию, а вот их группе не повезло — их откомандировали в эту ужасную российскую глушь. На Урал. Так что «Портреты людей труда» у них особенного энтузиазма не вызвали… Но когда Даниил пообещал, что через Николая выбьет из Академии заказ на большую, академическую картину «Строительство Уральской горнозаводской дороги» размером где-то с пока ещё не написанное «Явление Христа народу» — всё резко поменялось. Потому что такие полотна считались вершиной художественной карьеры. И возможность получить подобное сейчас, практически на её старте, дорогого стоило. А когда он, наконец, развязался с художниками, к нему подошёл немного полный господин гражданского вида.

— Добрый день! Разрешите представиться — штаб-ротмистр в отставке 3-го Сумского гусарского полка и служащий Министерства иностранных дел по Азиатскому департаменту Павел Львович Шиллинг.

Данька недоуменно воззрился на него.

— М-м-м… чему могу помочь? Ах да — Даниил Николаев-Уэлсли, Управляющий строительством Уральской горнозаводской железной дороги.