Дворянин

— Даниил Николаевич,- обратился к нему Александр Бестужев,- не волнуйтесь, мы помним что вы за нас поручились — мы вас не подведём,- Данька тут же повернулся и посмотрел на Рылеева. Тот отвёл взгляд. Н-да, похоже далеко не все так думают, и опасения Бенкендорфа имеют под собой почву. Чёрт, чтобы сделать дабы они не оправдались? Он несколько мгновений размышлял, а затем внезапно попросил:

— А подайте-ка мне господа, гитару…

Стоявшие на причале бывшие офицеры, одетые в арестантские шинели, замерли, потом начали разворачиваться к нему и подтягиваться поближе. Правда не все. Тот же Рылеев и стоящий рядом с ним Пестель, наоборот, демонстративно оттянулись подальше. Но большинство их не поддержало. Вокруг послышались возбуждённые голоса:

— Ваша Светлость, давайте «Кавалергадов»… нет, лучше «Артиллеристов»…- на заднем плане по-прежнему раздавался громкий топот загружавшихся в транспорта солдат, поэтому «приговорённым» приходилось слегка напрягать голос.

— Прошу прощенья, господа, но нет,- усмехнулся Даниил принимая гитару, принесённую Сашкой Пушкиным. Вот ещё один печальный результат его вмешательства — гениальный русский поэт навсегда покидает Россию. И, совершенно не факт, что он сумеет добраться до Русской Америки. Шестнадцать тысяч миль сквозь бури и шторма — та ещё лотерея…- Сегодня я хочу спеть о другом… Знаю — вы хотели лучшего для страны и народа и думали, что предательство будет искуплено пользой… но так не бывает. Высокая цель не может оправдать негодные средства! Однако, Господь и Император дали вам шанс исправиться. Если вы сможете закрепить за Россией земли, в которые отправляетесь — ваша жизнь не будет прожита зря. И потомки вас не забудут! Но на этом пути вас точно будет ждать множество препятствий и, даже, падений… однако, падение — это не крах. Помните об этом!- и он ударил по струнам и запел:

— Чтобы не знать, как отрекаясь бросают друзья,

Чтобы не видеть, как бесполезно уходят года,

Чтобы не чувствовать боль, что украли любовь,

Чтобы не слышать, как разнесёт надорванный шов —

Встали и пошёл, встал и пошёл, встал и пошёл —

сам себя убеждая — будет всё хорошо.

Чтобы узнать, что ты жив, что не умер ещё —

Встал и пошёл!

Встал и пошёл!

Встал и пошёл!- народ вокруг начал пришёптывать последние слова. Да и грохот каблуков по трапу так же стал слегка приглушённым и-и-и… более дружным что ли, ритмичным. Как будто нижние чины прислушивались к чему-то. И старались попасть в ритм.

— Когда всё позади, когда шепчут:- Давай, уходи,

Когда ногти устали по скалам отвесным скрести,

Когда ищешь глазами взгляд незнакомых людей,

Когда Ад соблазняет теплом сатанинских огней —

Встали и пошёл, встал и пошёл, встал и пошёл —

сам себя убеждая — будет всё хорошо.

Чтобы узнать, что ты жив, что не умер ещё —

Встал и пошёл!

Встал и пошёл!

— Встал и пошёл!- припев «приговорённые» уже орали. Размахивая руками, крестясь на слова «ад», но и возбуждённо блестя глазами, размахивая руками и, даже, притоптывая ногами. А Данька пел:

— Если в топком болоте растоптана тонет душа,

Если люди родные тебе помочь не спешат,

Если крик одинокий твой слышат лишь волки в ночи —

Ты кричи, не молчи, помощь будет — кричи…

Встали и пошёл, встал и пошёл, встал и пошёл —

сам себя убеждая — будет всё хорошо.

Чтобы узнать, что ты жив, что не умер ещё —

Встал и пошёл!

Встал и пошёл!

— Встал и пошёл!- на этот раз «Встал и пошёл» орали уже не только собравшиеся на причале, этот возглас доносился со шканцов, причём не только блокшивов, а вообще всех пришвартованных поблизости кораблей, с трапов, по которым бежали на борт солдаты-арестанты, с мачт, на которых висели матросы, и, даже, из толпы, которая собралась на набережной.

— ВСТАЛ И ПОШЁЛ, ВСТАЛ И ПОШЁЛ, ВСТАЛ И ПОШЁЛ —

САМ СЕБЯ УБЕЖДАЯ — БУДЕТ ВСЁ ХОРОШО!

ЧТОБЫ УЗНАТЬ, ЧТО ТЫ ЖИВ, ЧТО НЕ УМЕР ЕЩЁ —

ВСТАЛ И ПОШЁЛ!

ВСТАЛ И ПОШЁЛ!

ВСТАЛ И ПОШЁЛ[1]…

— Построились господа!- глухо прорычал Трубецкой, когда эхо припева, наконец, затихло. «Приговорённые» на мгновение замерли, недоумённо переглянувшись, но спустя несколько мгновений споро выстроились в шеренгу. Все. Даже Пестель с Рылеевым.

— Отдать честь господину графу!- уже звонко выкрикнул Трубецкой. И вся шеренга единым движением взметнула ладони к обрезу своих арестантских бескозырок.

— Напра-во! Шагом марш на корабли!- зычно разнеслось над причалом. А когда несколько десятков ног, обутых в арестантские башмаки, больше напоминающие примитивные опорки, зашаркали по настилу, из удалявшегося строя выскочил Пушкин и, подбежав к Даниилу, крепко обнял его, горячо прошептав:

— Данька — ты гений. Такая свежая рифма! А мелодика какая — никогда такого не слышал… Я в восторге! Молю тебя всем что тебе дорого — не бросай писать стихи. Ни в коем случае не бросай!

— Ты тоже,- поспешно отозвался бывший майор, глотая слёзы.- Ни в кое случае не бросай. Тогда и я не брошу…

— Договорились!- отрываясь от него воскликнул Пушкин и, резко развернувшись, помчался догонять уже отошедший строй своих сотоварищей.