Дворянин великого князя

Да, нет сомнений — это тот самый бродяга, который сегодня днем приставал с расспросами на постоялом дворе в Медыни, только сейчас одет он совсем иначе и вооружен до зубов.

Наконец показался последний, сильно отставший всадник, и сразу стало ясно, что его задерживало. На крепком татарском аркане, привязанном к седлу, он волочил какой-то тяжелый, грязный мешок.

— Да брось ты наконец эту падаль! — яростно крикнул вернувшийся.

Тот, кого он назвал Степаном, выхватил саблю и, обернувшись на скаку, перерубил аркан. В этот момент он находился как раз напротив Медведева» и мешок, прокатившись еще несколько саженей, с глухим стуком ударился о верею, за которой стоял Василий.

Лошадь, освободившись от тяжести, резко рванулась вперед, и оба всадника умчались вдогонку своему отряду.

Степан? Хорошо. Жаль, не удалось его как следует разглядеть — лицо чем-то обмотано, волосы спрятаны под меховую шапку, одет, как и все здесь, по литвинскому обычаю, но это, несомненно, тот второй оборванец, что сидел в темном углу медынского постоялого двора…

Стук копыт быстро стихал вдали.

Василий вышел из-за вереи, склонился над мешком у своих ног и в холодном лунном свете увидел то, что и ожидал-грязные, кровавые лохмотья, прилипшие к страшно обезображенному, уже совсем холодному телу.

Медведев перекрестился, прежде чем прикоснуться к покойнику: так научил его отец, когда он был еще совсем маленьким — и это, пожалуй, одно из самых ранних детских воспоминаний — умерла после короткой болезни мать, и отец хотел, чтобы они вместе положили ее в гроб, хотя, конечно, поднял покойницу он сам, а Василий только ухватился ручонкой за подол ее платья, но с тех пор он всегда крестился, прежде чем притронуться к мертвому, независимо от того, был ли это его товарищ или только что убитый им самим враг.

Он срезал аркан, затянутый на ногах мертвеца, неторопливо и аккуратно свернул его кольцами, чтобы завтра при свете дня разглядеть как следует, затем не без труда поднял довольно тяжелое тело, отнес в дом и уложил на скамью, стоящую посреди комнаты, где он недавно ужинал. Отыскав в углу какие-то полуобгоревшие лохмотья, он прикрыл ими покойника, прихватил оставленную на кровати бутыль с вином, вышел, плотно прикрыв осевшую на одной петле дверь, и направился к Малышу. Здесь он приготовил себе постель из остатков сена, внимательно прислушался к обычным ночным шорохам, доносящимся снаружи, не уловил в них ничего подозрительного, вытянулся поудобнее, глубоко вздохнул и тихо сказал себе:

— Ну вот я и дома!

Глава третья «В мире нет ничего случайного…»

Должно быть, чуткое ухо коня первым уловило этот звук, и Малыш осторожно потрогал хозяина копытом. Медведев, еще не успевший как следует уснуть, сразу открыл глаза и напряг слух, хотя по привычке не шевельнулся, чтобы ничем не выдать своего пробуждения и обмануть возможного противника, совсем забыв, что он не в открытой степи, а в четырех стенах бревенчатой баньки, где его снаружи и днем-то никто не увидит, а ночью тем более.

Прошла целая минута; прежде чем и он услышал странное редкое постукивание, и еще одна, прежде чем догадался, что оно означает: кто-то, стараясь не шуметь, пробирался к дому, но не со стороны дороги, а с противоположной — от невидимого берега Угры, который находился где-то внизу за крутым обрывом, причем пробирался очень осторожно, ощупывая дорогу впереди себя палкой, и вот когда палка натыкалась на корягу или камень, тогда и раздавался этот короткий глухой звук.

Приникнув к щели между рассохшимися бревнами, Василий разглядел едва заметную в холодном лунном свете тропинку, ведущую от развалин дома к обрывистому берегу, и врытую в землю лавку у самого спуска к реке в дальнем конце тропинки.

И вот там-то, возле лавки, вдруг неожиданно, словно из-под земли, появился обтрепанный нищий с посохом в руке и грязной сумой через плечо: вид убогий, одежонка жалкая, старые истоптанные сапоги, длинные космы белых волос свисают из-под рваной шапки на плечи, седая борода и усы скрывают все лицо, и на вид кажется, что это человек немолодой, хотя фигура у него стройная, гибкая, плечи не сутулятся, а поступь осторожна и упруга…

Поравнявшись с банькой, нищий повернулся к ней спиной и остановился, прислушиваясь.

Медведев не мог видеть его лица, и ему ничего не оставалось, как разглядывать посох, который сжимала рука нищего.