Дворянская дочь

Дядя Стен склонил голову в долгом почтительном поклоне. Мать поцеловала его в лоб, затем перекрестила.

Повернувшись к капеллану, дядя Стен преклонил колени, получая благословение, после чего легким шагом спустился по ступенькам портика и с такой же легкостью вскочил на своего гнедого скакуна, которого подвел его ординарец. Офицеры сели верхом на лошадей, а прикомандированный к тете Софи адъютант сел в коляску напротив нас. Капеллан осенил всех нас широким крестом, и дядя Стен дал приказ к отправлению.

Знаменосцы скакали впереди, за ними дядя Стен, по обе стороны рядом с ним Стиви и штабс-майор, затем наша коляска, отряд улан по трое в ряд и в конце каравана санитарный фургон с белой брезентовой крышей. Деревенские жители стояли по краю лужайки вдоль пруда, женщины фартуками смахивали слезы, старики кланялись, прижав шапки к груди, дети прыгали и махали руками. Все годные к воинской службе мужчины вступили в полк. Тетя приветливо и спокойно кивала головой, и я старалась подражать ей. Когда караван с знаменосцами во главе миновал пруд и направился к лесу, я оглянулась на замок. Еще можно было различить группу людей, стоявших на портике, хрупкую фигуру княгини Екатерины в ее лиловом платье и капеллана в черной сутане. Слезы затуманили мой взгляд, и все исчезло.

Наш караван въехал на Ратушную площадь, заполненную столпившимся народом. Возле крытого колодца стоял автомобиль, куда мы с тетей должны были пересесть. Дядя Стен, сидя на лошади, обратился к толпе, он объявил, что его мать остается, и еще раз призвал всех следовать ее примеру.

Потом дядя Стен слез с коня, чтобы помочь тете Софи пересесть в автомобиль. В этот момент седобородый еврей в черном кафтане, пробившись сквозь толпу, бросился к дядиным ногам.

— Ясновельможный пан, защитник нашего народа, мы слышали, что русские солдаты отправляют наших людей на запад в телегах, непригодных даже для скота. Некоторые умерли в дороге, о других нет никаких известий. О могущественный господин, спаси нас и наших крошек во имя бога Иеговы.

— Никто из наших людей не будет подвергнут насильственной эвакуации, — дядя Стен говорил с английским акцентом, становившимся особенно заметным, когда он волновался. — Мне дал слово командир корпуса русской армии, генерал князь Силомирский. Моя мать, княгиня, останется заботиться о вас: и о евреях, и о всех остальных. Она сделает все, что в ее силах, чтобы облегчить вашу общую участь. Вы все должны помогать друг другу в это жестокое время. Если мы переживем его, то будем свободными! До свидания, храни тебя Господь, Ибраим. — Дядя Стен протянул ему руку.

Ибраим взял ее обеими руками и со слезами поцеловал. Затем он поклонился тете в ноги и хотел было поцеловать подол ее платья, но она отступила на шаг назад, улыбаясь и говоря теплые слова прощания.

Тетя Софи поцеловала Стефана и подала мужу руку. Только сильная бледность выдавала ее волнение. Водитель в военной форме открыл дверцу автомобиля, и она заняла свое место в углу, ожидая, пока я попрощаюсь.

Я не собиралась отправляться с тетей в тыл.

— Дядя Стен, — быстро проговорила я, — я не поеду с тетей Софи, я хочу присоединиться к отцу на фронте и работать сестрой милосердия в полевом госпитале.

— Сейчас не время для детских глупостей, мадемуазель. Фронт — не место для восемнадцатилетней девушки, — ответил он самым холодным тоном.

— Но если княгиня Екатерина, которой восемьдесят пять лет, может остаться в военной зоне, то тем более так же может поступить и восемнадцатилетняя девушка.

В растерянности дядя взглядом призвал на помощь свою супругу, как всегда делал в случае сложных семейных проблем.

— Вы заставляете всех ждать, княжна, — холодно произнесла она.

— Простите меня, тетя, но я не еду. — И я отошла от дверцы автомобиля.

Тут же я ужаснулась своей дерзости, но тетя жестом велела водителю сесть в машину. Толпа расступилась, пропуская медленно отъезжающий автомобиль, княгиня грациозно кивала направо и налево. Как и бабушка, я выбрала подходящий момент: даже если бы от этого зависела их жизнь, никто из Веславских, ни князь, ни княгиня не могли бы устроить публичную сцену.

— Посмотрим, что скажет на это генерал князь Силомирский, — сказал мне дядя ледяным тоном. И, обращаясь к Стиви: — Посади Таню в санитарный фургон и выдели двух человек из взвода для сопровождения ее в штаб-квартиру корпуса. Дорогу знаешь, доложишь мне в штабе. Свободен.

Стиви отдал честь и, крепко взяв меня за руку, стал пробираться сквозь толпу к санитарному фургону.

— Смелее, милая, — сказал он, подсаживая меня на сиденье рядом с кучером.

Мимо нас промаршировал отряд улан. Стиви вскочил на своего гнедого рысака, которого держал под уздцы Адам, и, пустив лошадь медленной рысью, поехал рядом с фургоном. Мы ехали вниз по бульвару посреди плачущей и машущей руками толпы. Небо потемнело, липовый цвет порывом ветра срывало на землю, и городские жители закрывали окна, открытые в этот жаркий день.