Дворянская дочь

— Нет, нисколько. Нейссен — это лишь связующее звено с Татьяной Николаевной. Я ценю его преданность семье нашего покойного государя, преданность, которую свита Веры Кирилловны только и признает.

— Снобы, спекулянты. Ваш Таганрог кишит ими, как вшами. — Алексей подвел итог своих впечатлений от Белой Ставки. — Вы назовете мне настоящую причину вашего пребывания здесь?

— Я жду встречи с генералом Деникиным, чтобы расспросить его об обстоятельствах смерти Стефана.

— Если вам намерены их сообщить, то могут и переслать почтой. Думаю, что у вас есть другой замысел.

Я больше не могла скрывать правду:

— Мне нужно разрешение генерала Деникина, чтобы вступить в армию сестрой милосердия.

Даже признавшись, я понимала подлость своего предательства. Я слишком легко выбросила Алексея из головы. В тот момент, когда он появился, он снова обрел свое влияние на меня. Разве я не предала Стефана? Разве я не предала отца? Разве я не стала старше, сильнее, и уступлю ли я сейчас Алексею? Я решительно подняла голову.

— Татьяна Петровна, вы не в своем уме, — последовал ожидаемый взрыв. — Белое движение реакционное, ретроградное, антисемитское, узко милитаристское. Оно вобрало в себя все недостатки старого режима и никаких его достоинств. Я не для того вез вас через всю Россию, через все препятствия, чтобы увидеть, как вы бросаетесь в фальшивое, ничтожное дело!

Я поднялась и тоже стала ходить по комнате.

— Я ценю тот риск, на который вы пошли ради меня, Алексей, и я с радостью возмещу вам все издержки, если это возможно. Но это не дает вам права распоряжаться моей жизнью, заставлять меня идти против совести… просить меня изменить долгу… — я с трудом подыскивала слова, чтобы выразить свой праведный гнев.

— У вас нет долга перед белыми. Это романтическая фантазия, не более. А что касается того, что вы называете своей совестью, если вы проверите, вы, возможно, увидите, что это скорее продукт вашего воспитания. Пора освободиться от прошлого, Татьяна Петровна. Я говорю это не ради себя, ради вас. — Он остановился рядом со мной, а я склонилась к пианино, чтобы избежать его взгляда. Его маленькая рука вспорхнула мне на плечо, потом снова опустилась.

— Влюбитесь в своего балтийского барона или любого другого достойного молодого человека — с этим я еще могу смириться, — но не жертвуйте своей жизнью.

— Дорогой Алексей! — я была глубоко тронута. — Среди ныне живущих молодых людей никто не заслуживает большей любви, чем вы.

Если я останусь в живых, а Стефан так и не появится, кто, кроме Алексея, мог бы вести меня в будущее, которое виделось мне таким неопределенным?

Он пылко поцеловал мою руку.

— Теперь я пойду. Все, о чем я вас прошу, — думайте прежде, чем делать, продумайте все аспекты, чтобы вы могли принимать решения, руководствуясь разумом, а не эмоциями.

Алексей был занят своими делами, и я не видела его до симфонического концерта.

Исполнителем Второго концерта для фортепьяно Рахманинова был известный русский пианист Геннадий Рослов, в прошлом получавший помощь от Силомирских. Я помнила посещение его дома в Петрограде много лет назад. С восторженного одобрения моих хозяев, я пригласила его на небольшой вечер. Хозяйка приготовила закуски, а Зинаида Михайловна сварила кисель из малины. Несмотря на опасность эпидемии, зал на концерте был полон восторженной и на удивление элегантной публики. После концерта Алексей и мои кавалеры вернулись с Геннадием Рословым. Коленька, который сам предпочитал общество молодых людей, тем не менее привел нескольких барышень для своих друзей.

— Я помню ваш приезд в Петроград семь лет назад, — сказал Геннадий Рослов, после того как я поприветствовала моих молодых гостей и тех «преданных моей семье», которых привела Вера Кирилловна. — Моя мать заставила нас умыться и надеть все самое лучшее, как будто мы собирались в церковь. Я был так напуган! Но увидев вашу робость, я почувствовал себя увереннее.

«Я была робкой, потому что он был беден, и я смутилась», — подумала я.

— Вы еще показали мне, как играть сложный пассаж в сонате си минор Моцарта.

— В адажио! — уточнил он. — Дьявольский Моцарт! А вы все еще играете на фортепьяно, Татьяна Петровна?

— Я люблю это больше всего. Я боюсь, что у меня больше не будет возможности играть — я иду на фронт.

— Вы в самом деле должны это сделать? — он выглядел искренне несчастным.

— Это безумие, — сказал Алексей. — Возможно, вам удастся отговорить ее от этого, маэстро. Я сдался.

— Дочь генерала князя Силомирского не могла поступить по-другому, — откликнулся Нейссен.

Алексей возразил.

— Татьяна Петровна не только дочь генерала князя Силомирского и подруга покойной великой княжны Татьяны. Она сама по себе личность, со своими собственными способностями и стремлениями.

Я встала между спорящими.

— Профессор Хольвег говорит о моем старом стремлении изучать медицину. Служба в качестве полевой сестры только отсрочит это.

Я увела Алексея и моего почетного гостя в угол, где они были недостягаемы для колкостей Нейссена. Они уселись, как старые друзья, для дружеской беседы.

— Мы говорили в основном о вас.