Однако вместо занятий я расхаживала, прихрамывая, по комнате, то садилась, то вскакивала, безуспешно пытаясь читать, подходила к окну и смотрела на оживленное движение на реке и, находя все это бессмысленным, только все больше раздражалась.
— В чем дело? — обратилась я к Бобби, которому, наверное, уже надоело смотреть на мои беспорядочные передвижения по комнате. — Зачем тогда все это, если у него есть своя жизнь, где для меня нет места; если в это же самое время он, может быть, усаживает девушку в свой новый аэроплан, чтобы испугать ее таким образом и принудить… ко всему, что он хотел бы с ней сделать? Нет, я не могу больше об этом думать!
От всех этих мыслей я пришла в ярость. Мне захотелось, чтобы аэроплан разбился вместе с ними обоими, а он был бы ранен, а лучше убит. Мне стало невероятно тоскливо. Нужно позвонить, попытаться найти… Да нет, с ним все в порядке, просто у него нет времени думать обо мне, я просто навообразила слишком много на балу. Удрученно я сползла на пол.
Так я и сидела, обхватив лицо ладонями и с Бобби в ногах, пока не вошла няня, отрывисто сказав:
— Князь Стефан внизу.
— Стиви? Здесь? — Я полетела к дверям, забыв про тапочки. — Мои туфли! Где они? Принесите же их! Какие вы все медлительные! Бобби, стоять! Боже мой, он уйдет, я упущу его! — Я вылетела из комнаты и помчалась по ступенькам вниз.
— У нее же болят ноги, она не может ходить! — закричала няня горничным, которые кинулись к лестнице при моем появлении.
— Это ее суженый, это великий князь, ах, что за день, наша любимая княжна так юна, ах, как прекрасно! — заверещали горничные.
— Суженый! Великий князь! Дуры! — доносились ко мне сверху ворчливые реплики няни.
Я продолжала лететь через музыкальную комнату и портретную галерею, остановившись только перед величественно подходящей Верой Кирилловной, которая сказала:
— Я сказала князю, вашему кузену, что вы измучены после бала и не можете принять его, милое дитя.
— Вера Кирилловна! Нет! Вы не могли! Верните его назад!
Я уже было помчалась за ним, но моя éducatrice приподняла свой гордый подбородок.
— Княжна, контролируйте себя.
Вызвав лакея, она приказала ему задержать князя Веславского, если он еще не ушел, и пригласить его в голубую гостиную.
Мне показалось, что прошла вечность, пока слуга вернулся и доложил, что князь нас ждет.
— Мы увидим князя Стефана через несколько минут, если вы будете вести себя подобающим образом, mademoiselle, — предупредила Вера Кирилловна, и мы проследовали по анфиладе комнат в стиле рококо и императорским гостиным в маленький салон в стиле Людовика XV, обитый голубым шелком.
Стиви выглядел свежим, отдохнувшим и необыкновенно элегантным в своем льняном костюме с жилетом, жемчужная булавка подчеркивала его безупречно завязанный с бело-голубыми крапинками шелковый галстук. Я нашла его даже более восхитительным, чем накануне. Подав ему руку, я сказала:
— Здравствуй, Стиви, — и, почувствовав себя неловко, умолкла.
При всей своей галантности мой кузен тоже выглядел нерешительно.
— Ким и я до утра проговорили… о тебе, мы только что проснулись. Я сразу же пришел. Цветы оставил у швейцара, когда он сказал, что ты не принимаешь.
Он проспал! Как трогательно.
— А я-то думала… ты летаешь на аэроплане.
— Ну что ты!
Что-то более волнующее, чем аэроплан, вошло в его жизнь.
Принесли розы в вазе.
— Как мило с твоей стороны, — волнуясь, произнесла я. Белые и желтые, они очень гармонировали с моим белым шифоновым платьем и желтым поясом из тафты. — Это мои любимые.
В то мгновение я была уверена, что это так и есть. Я взглянула на своего кузена в молчаливом восхищении, а Вера Кирилловна предложила:
— Вы не пригласите вашего кузена сесть?
— О да, конечно. Садись, пожалуйста.
Стиви сел, слегка придерживая брюки, так, чтобы они не потеряли своего безупречного вида. Я присела на краешек кушетки напротив него.
— Их нет, — произнесла я внезапно.
— Чего нет?
— Твоих усов.
Он коснулся кончиком пальца своей верхней губы.
— Я подумал… тебе они не нравятся.
— Это правда. Но так, без них, мне тоже нравится, так даже больше, — быстро добавила я, заметив, что он расстроился.
Вера Кирилловна прикоснулась к своей коричневой атласной розе на груди, всем своим видом показывая неодобрение столь интимных разговоров.
— Вы не предложите князю чая, mademoiselle?
— Нет, не чая, кофе. Поляки предпочитают кофе.
Стиви был тронут.
Моя éducatrice попросила принести кофе.
— Можешь курить, если хочешь, — мне хотелось увидеть, как он это делает.
В ответ он сказал, что не станет портить воздух, которым я дышу.
Разговор снова зашел в тупик.
Вера Кирилловна еще раз пришла нам на помощь, в своей неторопливой манере расспрашивая Стиви о его друзьях в Оксфорде, в первую очередь о молодых великих князьях. Меня, однако, ни капельки не интересовал Принц Уэльский. Когда подавали кофе, я молча сидела, рассматривая своего кузена и отмечая про себя, как красиво он держит чашку, как элегантны его манеры, почти как у папы. И какие розовые и хорошо ухоженные у него ногти. Я так и воззрилась на них.
— Куда ты так смотришь? — спросил он беспокойно.