Дворянская дочь

Визит Александры произвел на меня какое-то тягостное впечатление; я не только беспокоилась о судьбе Ольги и Татьяны Николаевны, которым грозило медленное увядание в душной атмосфере, но также была задета неожиданной недоброжелательностью со стороны императрицы. Я понимала, что суверенитет Польши зависит в большой мере от отношения Александры к тем, кого этот вопрос больше всего волнует. Привлекая к себе внимание, которое, по мнению Александры, заслуживала только ее семья, я вызвала недовольство ревнивой императрицы. Она и так не любила отца, и если Веславские впадут в немилость, то дело Польши можно считать проигранным.

После отъезда Стиви в Ровно, где он получил назначение в канцелярию интендантского управления, потянулись серые ноябрьские дни, полные изматывающей душу тревоги за наше будущее. Я даже испытала некоторое облегчение, когда за неделю до католического Рождества меня неожиданно вызвали в Царское Село ухаживать за наследником, у которого началось самое серьезное после Спалы[45] обострение гемофилии.

17

К тому времени, как я прибыла 19 декабря 1915 г. в Царское Село, кризис болезни Алексея миновал. На детской половине Александровского дворца он спал, обложенный подушками. Преданный наследнику дядька-матрос Нагорный, не спускавший его с рук все двадцать четыре часа горестного возвращения домой из Могилева, наконец мог отдохнуть. Прошлой ночью было сделано прижигание кровеносного сосуда, лопнувшего в носу у мальчика, когда он сильно чихнул, и вызвавшего почти смертельное кровотечение. Кровотечение удалось остановить, но больному был предписан полный покой, дабы оно не началось снова. Мне нужно было находиться рядом, чтобы успокаивать его и чтобы он не чувствовал себя одиноко. В случае острой необходимости, лечащий врач — в данном случае их было трое — мог сменить ватный тампон в носу мальчика. Все это объяснил мне доктор Боткин, когда я вошла в комнату больного.

Помимо красных кругов вокруг закрытых глаз в лице мальчика не было ни кровинки. Пульс был слабый и неровный; Алексей был так слаб, что удержать его в спокойном состоянии не составило бы труда. Наследник был в куда большей опасности, когда был здоров: его порывистость и естественный протест против ограничений, налагаемых на него из-за болезни, делали его сущим наказанием для двора.

— По-видимому, это довольно простой случай на данной стадии, — сказала я, прочитав медицинскую карту.

— Для вас-то, конечно, Татьяна Петровна, после того как вы поработали в полевом госпитале. — Круглые глаза доктора Боткина смотрели на меня из-под очков в округлой золотой оправе с интересом и симпатией. — Вы всегда были решительной девочкой. Помните, как вы бурно протестовали, когда лежали в жару во время тифа, а мы пытались постричь вам волосы?

Я не могла без смущения вспоминать об этом. Доктор Боткин улыбался, поглаживая редеющую бороду.

— А теперь ступайте-ка к своим друзьям, Их Императорские Высочества с нетерпением ждут вас. Когда Алексей Николаевич проснется, мы вас позовем.

Какой добрый, открытый человек доктор Боткин, совсем не похож на придворного лекаря! Он больше напоминает чеховского героя, подумала я, в то время как скороход, одетый в живописную ливрею времен императрицы Елизаветы, вел меня в игральную.

Оба камина пылали в знакомой комнате с бордюром в желто-зеленых павлиньих узорах, с высокими окнами, выходившими в парк, где на замерзших озерах виднелись заснеженные островки. Анастасия, единственная из сестер все еще носившая матроску, играла на полу с бульдогом Татьяны — кокер-спаниель наследника не покидал его комнаты. Все четыре девушки встали и окружили меня. Похорошевшая Мария была все такой же скромной и тихой, а Анастасия буквально засыпала меня вопросами. Однако Ольга Николаевна сказала:

— Тебе и Мари пора вернуться к урокам. Мамочка отдыхает после бессонной ночи возле маленького, и я — за старшую. Allez-vous en! Ступайте! — и она сделала повелительный жест рукой.

— Vite![46] — в тон сестре добавила Татьяна Николаевна.

— А раз так, то мы больше не будем подписываться ОТМА. — Сестры придумали анаграмму из первых букв своих имен. — Теперь мы будем tout court[47] MA, — выпалила в ответ Анастасия, и, взявшись за руки, они с Марией выпорхнули из комнаты.

Переглянувшись, мы улыбнулись. Затем взгляд Ольги стал серьезным, в глазах Татьяны появилась задумчивость. Они усадили меня на кушетку возле камина.

После того как мы поведали друг другу обо всем, что нас так волновало, Ольга Николаевна произнесла:

— Это такое облегчение для нас, Тата, что ты приехала, теперь Алексей должен тут же поправиться. И, может быть, ему не нужно будет больше приходить.

Впервые Ольга Николаевна так открыто выразила свою неприязнь к другу матери, хотя я и ранее об этом догадывалась, судя по ее поведению.

— Отец Григорий во дворце? — я тоже впервые упомянула имя Распутина.

— Он приходил вчера помолиться вместе с мамочкой. Она верит. Она верит, что его молитвы спасли маленького! — сказала Ольга Николаевна.