Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века

Борьба за наследство зачастую была главным камнем преткновения во взаимоотношениях братьев и сестер. В комедии Гоголя «Владимир третьей степени» тетушка оставила во владение одному племяннику родовое имение, племяннице – деревню, а второму племяннику – штаметовые юбки и всякую рухлядь, за что последний, Хрисанфий Петрович, прозвал своего брата Ивана Петровича мошенником, бестией и шельмой[594].

* * *

Дворянские дети не очень часто общались со сверстниками из других семей, встречаясь с ними в основном на детских балах. Князь П.А. Вяземский с сожалением писал, что не предавался с увлечением детским играм, а так как братьев у него не было, то в доме ему приходилось довольно одиноко[595]. Дети из старинного русского рода Бибиковых иногда по воскресным дням виделись с двоюродными братьями и сестрами Муромцевыми и Панкратьевыми[596]. На детские балы приезжали не только родители с детьми, но и просто желающие. Так, Н.М. Карамзин в письме к жене в 1816 году пишет с умилением: «Третьего дня был я на маленьком детском бале у гр. Толстого, и чуть не залился слезами, смотря на малюток и матерей их»[597].

Если дети приходили в гости друг к другу, то поведением своим копировали манеру взрослых – соблюдали учтивость, учились развлекать гостей беседой, чтением, музицированием, танцами или играми, угощали их. Если девушки и молодые люди находились в комнате вместе, то от мальчиков требовалась галантность по отношению к девочкам – они подавали им стулья, блюда с фруктами, говорили комплименты. Такие посещения возможны были только с разрешения родителей (и хозяев, и гостей)[598].

При общении дети старались подражать родительской манере речи. Например, Л.В. Брант приводит такой диалог:

«– Простите моей откровенности: с первого взгляда вы мне очень понравились – я бы желал приобресть дружбу вашу.

– Благодарю за такое доброе обо мне мнение, и постараюсь оправдать его! – отвечал я».

«Можете вообразить всю забавность подобных приветствий между детьми», – добавляет мемуарист[599].

Поэт М.А. Дмитриев вспоминает, как он влюбился в свою дальнюю родственницу (ему было 14, ей – 7 лет). Их общение началось с совместной игры в его доме, затем они переписывались и она (разумеется, с позволения матери) подарила ему шейный платок[600]. Позже они поженились. Самый известный литературный пример первой детской влюбленности изображен Л.Н. Толстым в семье Ростовых (Наташа и Борис, Соня и Николай)[601].

* * *

Детские игры XIX века моделировали реалии взрослого мира. Девочки играли в «дочки-матери» с куклами, мальчики скакали на деревянных лошадках, размахивая игрушечной саблей. Вообще, мальчики стремились быть мужественными и сильными, ведь культурным героем той эпохи был офицер – и восьмилетний мальчик уже брал в руки палку, чтобы охранять мать и сестру, стремился играть с отцовской саблей и так далее[602]. Е.А. Сабанеева вспоминала, что их дедушка, князь П.Н. Оболенский, пользовался таким доверием детей, что их «куклы должны были поочередно спать в его шкапах, а игрушечные кареты ставились в его гостиной под диван, как в каретный сарай». У Александра Герцена было огромное количество игрушек, которые он постоянно коверкал и ломал (видимо, с научным интересом). Его старшей подруге Татьяне особенно нравилась игрушечная кухня: благодаря действию потайной пружины повара приходили в движение и «готовили» еду. Но Александр, пытаясь разобраться с механизмом, вынул эту пружину и только тогда успокоился[603].

Между собой дети играли в различные подвижные игры: в жмурки, шашки, в зайцы (догонялки), жгуты. Мальчики инсценировали военные сражения, используя солдатиков, играли в разбойников, в «лошадей» (один представляет лошадь, другой – кучера, подгоняющего коня)[604].

* * *

В свободное от уроков время дети читали. Русская детская книга началась благодаря издательской деятельности Н.И. Новикова («Детское чтение для сердца и разума» 1785–1789 годов – это был первый журнал для детей и матерей). Однако Е.И. Раевская замечала, что в 1820-х годах собственно русских детских книг вообще не было, а французских издавалось мало – «Павел и Виргиния» Бернардена, «Гюмаль и Лина» Беркена. Дети читали Расина, Корнеля, Вольтера, некоторые комедии Мольера[605], «Дон Кихота» и «Робинзона Крузо». Ю.М. Лотман писал, что у детей начала XIX века было «особое детство – детство, которое создает людей, уже заранее подготовленных не для карьеры, не для службы, а для подвигов… ‹…› И вот уже молодые Муравьевы, будущие декабристы, мечтают уехать на Сахалин, который им кажется необитаемым островом (миром Робинзона!), и основать там идеальную республику Чока»[606].