Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века

Отношения кормилиц и нянь с детьми были душевными и нежными. Сергей Петрович Победоносцев (брат ученого-правоведа К.П. Победоносцева, писатель) в одной из своих повестей изображает типичную няню. Та называла девочку, к которой была приставлена, красавицей, красным солнышком, царь-девицею. Каждое утро приносила ей с ранней обедни просфорки, приговаривая: «Здравствуй, моя ненаглядная, мое золото, чисто-сéребро. Бог милости прислал!» Затем она вынимала из платка просвирку и подавала ее девочке.

На ночь она целовала воспитанницу, ограждала троекратным крестным знамением, задергивала занавески и рассказывала сказки, жития святых, бывальщинки, народные предания о Шемякином суде, о Мамаевом побоище, о Ваньке-Каине или Стеньке Разине, об Иване Грозном, о Марфе-Посаднице и из недавней старины. Перед сном няня пела девочке колыбельные:

Баю, баюшки, баю,
Баю, милую мою.
Спас наслал, Никола наделил,
А Христос благословил.
Баю, баюшки, баю,
Баю, милую мою.

Так что ребенок развитием своих религиозных идей был обязан доброй няне более, чем кому-либо[614].

А.Г. Витковский в своих воспоминаниях писал, что, когда его отдавали в училище, на прощание с ним няня принесла хлеб-соль в дорогу, «состоящий из пятка яблок и выборгского трехкопеечного кренделя», выражая этим всю свою любовь и почтение к «ребенку», как она его называла[615]. Простое выражение искренней привязанности, без сомнения, оказывало важное педагогическое воздействие на детей.

Часто няни продолжали жить в господском доме и тогда, когда дети подрастали, обзаводились собственными семьями. У Федора Петровича Толстого (художника) была няня Матрена Ефимовна, «царствовавшая» в доме воспитанника, даже когда тот вошел в пору зрелости: она отбирала у графа жалование и распоряжалась им по своему усмотрению. Няня была очень недовольна, что он, граф, женился на дочери советника коммерции Анне Федоровне Дудиной, но затем смирилась с его решением, хотя продолжала относиться к его супруге холодно и снисходительно[616].

У графини Анны Сергеевны Шереметевой была няня Аграфена Петровна Соболева («няня Груша», как звала ее графиня), которая после замужества воспитанницы заведовала ее гардеробом[617].

* * *

Подросшим детям, уже не нуждавшимся в кормилице, нанимали «мадам» для обучения французскому языку и хорошим манерам. А.И. Герцен вспоминал, что за ним в детстве ходили две нянюшки – одна русская, другая – немка. «Вера Артамоновна и m-me Прово были очень добрые женщины, но мне было скучно смотреть, как они целый день вяжут чулок и пикируются между собой, а потому при всяком удобном случае я убегал на половину Сенатора (бывшего посланника), к моему единственному приятелю, к его камердинеру Кало»[618]. Тот очень любил маленького Герцена, прощал его шалости, дарил самодельные игрушки, показывал книжки с картинками.

Для мальчиков зачастую нанимали «дядьку». Историк и дипломат Д.Н. Свербеев писал, что к нему, пятилетнему мальчику, приставили в дядьки крепостного человека Афанасия Варфоломеевича Пивоварова. Дядька выучил мальчика грамоте церковной и гражданской (так, что тот уже в 6 лет бойко читал и ту и другую), а также петь с голоса божественные и народные песни; затвердил с ним пословицы, которые он вмешивал в свою речь, говоря всегда виршами или притчами. Мальчик так хорошо запоминал и читал церковные тексты, что отец частенько брал его и его дядьку с собой в гости – к А.И. Мусину-Пушкину, к графу Орлову, к Нарышкиной. Но дети в тех домах и их гувернеры смеялись над мальчиком, которого заставляли читать псалмы. И сам он вскоре возненавидел эти визиты и даже своего дядьку с его «чопорным костюмом французского маркиза XVIII столетия»[619].

Отношения детей и кормилиц были не всегда простыми, ведь ребенок фактически являлся хозяином своих крепостных нянек и кормилиц. Нередко семейный быт противоречил тем высоким принципам морали, которые проповедовались ребенку гувернерами, что искривляло в понимании маленького дворянина представления о норме, о добре, о зле. И, хотя родители порой старались что-то скрывать от ребенка, рано или поздно он узнавал все тайное и выносил из своего учения сомнительные выводы о существовании разных правд: одной – из книг, другой – из повседневной действительности. Отсюда, по мнению К.Д. Ушинского, может быть, и «проистекала та бесправность отношений, та игра произвола, случая и прихоти, хитрости и силы, раболепства и угодливости, взяток, непотизма и всякого рода окольных путей, которыми так богата летопись нашей служебной деятельности на всех возможных поприщах»[620].