Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века

Матери старались поскорее выдать дочерей замуж, а для того постоянно их расхваливали и прибегали к различным уловкам: к примеру, выдумывали несуществующих женихов, которые якобы сватались и получили отказ. Невесты лет тридцати, о которых матери говорили как о двадцатилетних, частенько пользовались румянами и скрытно принимали разные порошки (то есть лечились от разных заболеваний, например гастрита, о которых женихам не рассказывали)[126]. Матери выводили в свет восемнадцатилетних дочерей, но говорили, что им еще нет и шестнадцати, чтобы тем самым убавить годы и себе. Также удобнее было ввести дочь в свет прямо после ее возвращения из-за границы: считалось, что юной красавице лучше произвести первое, «пробное» впечатление в каком-нибудь фешенебельном европейском месте. Несимпатичных дочек старались вывозить в свет как можно ранее (когда они хоть как-то хороши своей молодостью), чтобы они не остались на руках[127]. В «Княгине Лиговской» М. Ю. Лермонтов язвит над участью девушек, оставшихся до 25 лет незамужними. Сперва их выводят в свет в 15 лет, но говорят, что им 17, и до 25 им все еще как будто 17 лет. Их увядшая красота уже никого не волнует: «Она была в тех летах, когда еще волочиться за нею было не совестно, а влюбиться в нее стало трудно»[128]. Старательные матери приукрашивали не только возраст, но и таланты своих чад. В пьесе А. С. Грибоедова «Молодые супруги» муж жаловался на то, что «светских девушек образованье ложно»: мать говорит, будто дочка рисует (хотя на самом деле это работа наемных художников), великолепно играет на фортепиано (ей подыгрывает учитель), а когда дочка выходит замуж, все искусства, которыми она и не владела, забываются[129].

Чтобы обратить внимание потенциальных женихов на дочь и ее приданое, устраивали бал в день ее рождения или именин. Так, в романе А. Ф. Вельтмана на свой день рождения девушка на выданье Саломея Петровна «осыпалась подарками и желаниями; украшала собой великолепный обед, была царицей этикетного бала, с присутствием полиции для порядка приезда и разъезда»[130].

Честь девушки берегли как святыню. Даже дома при разговорах, касающихся отношений мужчины и женщины, молодую девицу просили удалиться из комнаты, а в обществе такие речи при ней и вовсе были непозволительны. Любой пущенный слух мог лишить ее возможности не только выйти замуж, но и появляться в высшем свете. А. В. Мещерский рассказывает о таком случае: с наступлением поста девицы семейства Я. стали ходить в церковь в свой приход, а за ними туда стали ходить и все их поклонники. Один из таких поклонников – граф Д. А. Толстой – попросил своего друга, искусного рисовальщика, тайком в церкви сделать карандашом портреты дочерей семьи Я. Но один соперник все заметил и донес маменьке: будто все видели, как в церкви граф Толстой публично снимал портреты с ее дочек, – и Толстому тут же отказали от дома, боясь распространения слухов[131]. В романе «Сосед» В. А. Вонлярлярский наглядно показывает, что девушка, назначающая ночные свидания молодым людям, очень и очень компрометирует себя, когда об этом становится известно в обществе. От бесчестия она может избавиться только с помощью скорого замужества[132]. Более того, по сюжету этого романа молодую девушку сперва искусно оклеветали, обвинив в распутстве, потом много шума наделала ее неудачная помолвка со лжебароном, а затем (в тот же день) – с каким-то проходимцем. Вследствие этого отец ее потерял расположение всех знакомых и покровительство родственников, прекратились все сношения их семьи с петербургским обществом[133].

Не только назначать свидания, но и дарить незамужним девушкам дорогие подарки считалось предосудительным. Пылким поклонникам приходилось идти на разные хитрости. В начале века распространилась мода на такое занятие как «le parfilage de l'or»: светские дамы дома или на званых вечерах распускали золотое шитье поношенных мундиров, отделяя чистое золото от шелка; затем это золото обменивали в магазинах на какой-либо товар. Мужчины, ухаживавшие за дамами, пользовались этой модой, чтобы преподнести дорогой подарок (например, воротнички стоимостью несколько сотен рублей); честь девушки от этого не страдала[134].

Родители, как правило, не принимали во внимание мнение детей по поводу их дальнейшей судьбы. Как пишет Е. А. Сабанеева: «их личные склонности не согласовались с планами родителей, однако их это не раздражало – таков был дух, таковы были нравы той эпохи [1820-е]. Очень может быть, что каждая молодая девица имела свою сердечную тайну, которую берегла в душе и надеялась… а дальше судьба рассудит, и Бог определит»[135].

Вот еще одна типичная сцена, описанная М. Ф. Каменской (в девичестве Толстой): рассказ о том, как Иван Петрович Мартос выдал свою младшую пятнадцатилетнюю дочь Катерину за умного, богатого пятидесятилетнего архитектора Василия Алексеевича Глинку: