Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века

Иногда в мемуарах или в художественной литературе можно найти семейные прозвища детей либо особые формы обращения к ним. Льва Николаевича Толстого, например, в детстве звали «Левка-пузырь»[513]. Князь П. Н. Оболенский свою дочь Варвару звал «Барбуха»[514]. Великого князя Николая Николаевича (сына Николая I) звали «Низи», великую княжну Ольгу Николаевну – «Оли», Александру – «Адини»[515]. Евдокию Петровну Ростопчину в семье называли «Додό», как она сама себя прозвала в раннем детстве[516]. Ивана Петровича Мятлева звали в семье «Ишкою»[517]. А. И. Герцена в детстве звали Шушкой[518], а Татьяну Пассек в доме княгини Хованской – Темирой[519]. Детей было принято называть по-французски, как, например, Григория Печорина, которого дома звали «Жорж» (мы впервые встречаем это имя у Лермонтова в «Княгине Лиговской»), хотя имя его сестры не стали менять на иностранный манер, а называли ее ласково «Варенька»[520].

Родители также выказывали свою любовь к детям в нежных обращениях к ним: «любезные и милые детки»[521], «душа моя»[522], «мой ангел»[523]. Князя Андрея Болконского отец всегда называл в третьем лице («князь Андрей»)[524]. Сердясь на своего сына, декабриста К. Ф. Рылеева, отец Федор Андреевич обращался к нему в письме подчеркнуто вежливо: «любезнейший мой Кондратий Федорович»[525].

А. И. Дельвиг писал, что его младшего брата сначала назвали Николаем. Ему было лишь 5 месяцев, когда умер их отец, и в память об умершем все звали его Ванечкой – пока его не произвели в офицеры и он сам не воспротивился этому имени[526].

В 1826 году Пушкин написал Павлу Вяземскому стихи для альбома, в которых назвал его «душа моя Павел».

Душа моя Павел,
Держись моих правил:
Люби то-то, то-то,
Не делай того-то.
Кажись, это ясно.
Прощай, мой прекрасный[527]

.

С тех пор в семье мальчика так и прозвали, а до того называли строками из эпиграммы А. Е. Измайлова на Павла Свиньина: «Павлушка – медный лоб (приличное прозванье!) / Имел ко лжи большое дарованье». Пушкин оказал некоторое влияние на Вяземского-младшего – например, научил его боксировать по-английски. Павел с охотой боксировал со всеми желающими и не желающими на детских балах, отчего его перестали возить на семейные праздники. Мать запрещала детям даже прикасаться к картам, а вот Пушкин научил его игре в «дурачки» – они играли на визитных карточках, оставшихся с Нового 1827 года[528].

* * *

Если дети по какой-либо причине находились далеко от родителей – будучи в учебном заведении или же когда взрослые уезжали за границу на лечение, – надлежало регулярно писать родителям письма. Для подобных посланий существовали определенные стандарты – например, для изъявления чувств привязанности и почтения использовались традиционные обороты: «целую ручки», «прошу благословения» и так далее. У эмоциональных детей, сильно привязанных к родителям, этикетные формулы присутствовали вперемешку с переживаниями из-за расставания с ними. Например, в письмах к родителям маленькая Ольга Дмитриевна Воеводская называет их «душечка, ангел мой Мамаша!», «ангел папаша!», «душка папа». Ребенок так соскучился по родным, по дому, что в одном из писем не в силах сдержать душевной муки: «Ангел мой Мамаша!! Ангел! Приезжайте ради Бога ко мне, я всякую минуту, всякий час думаю об Вас. Иной раз так сделается скучно об Вас когда вспоминаю об доме даже и заплачу, а иногда и весело. Когда я писала это письмо так мне так скучно было я и плакала»[529].

Поэт Михаил Данилович Деларю и его брат Сергей, учившиеся в Царскосельском лицее, тоже часто писали родителям. Письма старшего брата более сдержаны в проявлении чувств. Например, Михаил так заканчивает свое письмо: «Целую милые ваши ручки и прося вашего родительского благословения честь имею оставаться Ваш покорнейший сын и слуга Михаил Деларю»[530]. А в одном из писем младшего, Сергея, есть такие слова: «Приезжайте к нам поскорее милой папинька, нам здесь очень грустно, целую нещетно раз милые ваши ручки».

Во время отъезда родителей за границу маленький князь Александр Барятинский пишет к матери Марии Федоровне по-французски: «Моя дорогая Мама! Завтра будет уже неделя, как мы не виделись. Мы каждый день высчитываем, где вы можете быть сейчас. Сегодня, мы думаем, вы в Броди, откуда через две недели вы попадете в Хедтен»[531].