Дворянские поросята

По приезде в город, я сразу же выдержал вступительный экзамен в первый класс Гимназии. На следующий день мы явились в Пансион.

Директор Пансиона, H. E. Хлоский, прозванный воспитанниками "черепахой" за медлительность в речи, движениях и решениях, сопровождал Леночку и меня по всему Пансиону, с руками в карманах брюк, которые он изредка подтягивал и представлял нас воспитателям и воспитанникам, которые попадались нам навстречу.

Они оставили меня среди дюжины моих сверстников в Первом отделении. Всего было 4 отделения. Там я сразу же узнал много для меня интересного.

Два брата Шеверких могли закладывать обе ноги за шею, как цирковые акробаты... У Жоравко, на чердаке Пансионской бани жили в коробке два галочьих птенца; он лазил туда несколько раз в день и сбрасывал в их глотки кусочки котлет, а воду заливал из старого наперстка, выпрошенного у экономки Пансиона.

Они же сказали мне, что завтра я получу казенное обмундирование и что и зимой и летом пансионеры носят белую парусиновую косоворотку и штаны цвета маренго, и что в городе и в Гимназии пансионеров заглазно зовут "дворянскими поросятами".

Жоравко угощал нас всех домашним печеньем - коржиками, которые он, получив их из дома вместе с банкой варенья, должен был отнести к эконому Пансиона на хранение.

На одной из кроватей, в спальне, сидела группа первоотделенцев. Один из них, с птичьим носиком, весь рябой от веснушек, с паузами и расстановками завзятого рассказчика, полушептал что-то страшное: "а он... хрюк, хрюк... схватил ее за ногу...". Я не дослушал, потому что сбоку ко мне подошел, в парусинке с желтыми блестящими пуговицами, крепкий малец, с серыми, немного навыкате глазами и короткой шеей.

- Ты откуда? - Его левая рука цепко зажала рукав моей матроски.

- Из Горы-Горки.

- Значит ты кацап?

Я не знал, что это такое кацап, но оно звучало для меня обидно. К тому же этот реалист, уперев свой большой палец правой руки в мое темя, быстро и больно ковырнул им по моим волосам (называлось - дать запятую).

Я его оттолкнул, но он тотчас же обратной стороной своей ладони провел от моего рта кверху, приплющив мой нос (называлось - легкой смазью).

Этого было достаточно. Схватив друг друга за уши, мы упали и катались в злобной драке на паркете спальни, оба выдавливая шипящее "сдаес-с-си"?

- Процка, не сдавайся! - подбадривали его сторонники.

Процка, не выпуская моих горящих ушей из его кулаков, таранил своим коленом мой живот, из которого коржики уже поднимались к моему горлу.

Не опозорившись друг перед другом, мы были разняты Игнатом - дядькой 1-го отделения:

- Господин Хитун (меня до этого времени никто не называл господином), вас ваша мамаша хочуть у приемной.

Кумачевые уши и щеки, состояние моей матросской блузы и штанишек до колен, конечно, выдали нашу схватку.

На вопрос встревоженной Леночки, уезжавшей домой в тот же день, "Что случилось?", последовали отрывистые: "...он начал первым... это против правил... коленом в живот.., но я... ему да-ал тоже... его уши красные, как бураки...".

- Твои тоже.., но где все пуговицы от твоей матроски ?

- Это ничего, завтра мне выдадут пансионское обмундирование.--Тут я добавил свою просьбу, чтобы Леночка непременно сказала моему другу Ханану ( Горы-Горки были внутри "черты оседлости" для евреев; я рос и общался почти исключительно с сверстниками еврейского происхождения...) о том, что завтра я получу длинные штаны и косоворотку с никелевыми пуговицами и, как на гербе фуражки, так и на пряжке моего пояса, будут буквы Ч. К. Г. - Черниговская Классическая Гимназия.

Прощаясь, Леночка посоветовала мне, чтобы не скучать по дому, почаще видеться с моими братьями Бобом и Димой.

Моих братьев я имел в виду только для того случая. если мне понадобится их помощь побить Проценко.

УТРЕННИЙ ПРОБЕГ

- Аль пожар зачался, али кака друга бяда стряс-лас-се?-Глаза богомольца, судя по его "говорку", пришедшего из другого края страны, вглядывались вдаль через покрытую снегом площадь. Он сделал шаг вперед и стоял с полуоткрытым ртом у края тротуара. Его ладонь в рукавице, легонько стряхивала иней с его бороды.

- А чеж, як ни пожар, - отозвался женский голос из тулупа, обвязанного платками так плотно, что виднелся только маленький красный нос его владелицы.

Другие паломники пришедшие издалека на поклон мощам св. Феодосия, сидели на своих мешках, кулях, свертках вдоль деревянных киосков, вытягивая свои шеи и напрягая зрение, чтобы разглядеть сквозь утреннюю мглу, что творится на другой стороне площади.

Из боковых ворот двухэтажного светлого кирпича здания, внезапно выбежала группа около пятидесяти мальчиков и юношей без фуражек, в белых летних парусиновых косоворотках. Трескучий топот их ног по кирпичному, очищенному от снега, тротуару отозвался эхом где-то в верхней структуре соседнего Кафедрального Собора, вспугнув оттуда стаю голубей.

- Як той пастух... гонить их... куды-то... сховатыся от напасти, - мотнул головой в сторону бегущих богомолец в кожухе. Плотный усатый мужчина в пиджаке и без шляпы замыкал хвост бегущих.