— Поедем со мной, — вновь попросила Елена. — Давай, а? Куда-нибудь подальше, на морской берег. Там, где нас никто не знает и никто не найдет. Ты меня подучишь еще Искусству. Я тебя подлечу… да и себя тоже, мы уже не те, что раньше. Каждого… побило. У меня есть деньги, будем тратить бережливо, хватит надолго. Тебе драться не надо, ты слишком приметный. Если что, буду потихоньку лекарствовать, а ты станешь меня охранять.
— Как сутенер? — уточнил бретер.
— Да, — сквозь зубы ответила женщина уже на последних каплях гордости и здравомыслия. — Потом вернемся, когда станет понятно, куда этот бардак покатился. А может, отправимся на Остров. Там последим за… ним. Из тени.
Раньян тяжело вздохнул, отступил на шаг, скрестив руки на груди. Он по-прежнему молчал и глядел на женщину как на ребенка, захлебывающегося собственной капризностью. Елену захлестнул гнев.
— Знаешь, это все круто выглядело, когда я была слабой и жалкой, — выпалила она. — Суровость, многозначительный взгляд, слова по одному за раз, каменная физиономия. Очень круто. Очень стильно. Но сейчас уже не вставляет! Без меня ты бы здесь не стоял. Я спасла вас обоих! Я лечила вас обоих. Я не дала тебе устроить побоище и умереть, когда появились рыцари тетрарха. Так может, послушаешь меня еще раз?! Ты мне…
Она замолчала с приоткрытым ртом, пытаясь понять, а кто ей, собственно, этот драматический Атос? И чего ради она тратит столько сил, времени, гордости, наконец, чтобы уговорить его спасти себя самого?
Елена закрыла рот, перевела дух. Грималь сверкал глазами из угла, не выпуская саблю.
— Хель, — сумрачно проговорил Раньян, не размыкая сложенных на груди рук, словно отгораживался от собеседницы. — Есть вещи, которые человек или понимает, или нет. Если не понимаешь, объяснять бессмысленно. Иди своей дорогой. Иди куда хочешь.
Елена добросовестно обдумала предложение, почти не страдая от уязвленной гордости. Ну, хорошо, «почти» в данном случае прозвучало бы с большой натяжкой, но женщина, по крайней мере, надеялась, что со стороны она кажется деловитой и безразличной.
— Хорошо, — согласилась Елена. — Как скажешь.
Она хотела попрощаться, кинуть напоследок что-нибудь резкое и в то же время эффектное, красивую фразу от которой бретер устыдится, осознает свое ничтожество и так далее. Но вспомнила мудрость Деда: «Уходя — уходи» и передумала. Ушла молча, без фраз, драматических взглядов и прочей театральщины.
— Может, стоило показать ей королевское приглашение? — спросил Грималь, подождав немного ивозобновляя процесс заточки.— Попросить коней придержать… погодить малость.
— А зачем? — спросил бретер, ероша волосы.
— Ну-у-у… — задумался боевой слуга. — Ну да. Может и незачем. Я-то просто тут подумал…
— О чем?
Грималь набрал в ладонь воды, плеснул на серо-черную, мелкозернистую гладь точила. Провел стальной полосой, извлекая мягкий, зловещий шорох из металла и камня.
— Не, я так, по дурости, — сказал слуга. — Ляпнул второпях.
— Вот и молчи, — зло посоветовал господин. — Иди к хозяину, прикажи, чтобы нагрел воды. Буду мыться… перед встречей с королем.
Подкрались сумерки, на улице было еще по-летнему светло, однако через бумагу солнечные лучи уже не проникали. Елена привычно взяла кресало, зажгла «долгую» лампу из свечного огарка, опущенного в плошку с маслом до самого фитиля. Посмотрела на сложенный в углу комнаты «багаж» из нескольких торб и «вьетнамского сундучка»
«Все, что нажито непосильным трудом…»
Как мало, в действительности, нужно для жизни, когда до общества потребления несколько веков. Если оно вообще здесь возникнет.
Витора занималась непонятной вещью. Она принесла с кухни морковку побольше и старательно, аж прикусывая язык от усердия, вырезала из овоща что-то странное. В Ойкумене покойников предпочитали сжигать, но традиционные похороны тоже были в ходу, так что Елена, в конце концов, узнала миниатюрный гробик. Закончив резьбу, служанка поймала таракана побольше, завернула его в клочок старой тряпки и уложила в морковный гроб, накрыв крышечкой из щепки. Гробик девушка поместила в рваный лапоть и привязала к нему бечевку. Все это проделалывалось с абсолютной серьезностью настоящего ритуала.
— А это что? — с недоумением вопросила Елена.
— Летопровожание, — все так же серьезно отозвалась Витора. — И на отогнание дурности.
Пока Елена пыталась расшифровать сельский жаргон, девушка пояснила, что после заката, но до полуночи, лапоть следует волочить за веревочку до ближайшего кладбища и там похоронить в северном углу. Очень действенное средство на удачу в дальнем пути, избавление от сглаза и прочих неприятностей.
— Понятно, — только и выговорила Елена, напоминая себе, что она единственный материалист в этой вселенной. Остальные живут в мире, где нет разделения на тварное и мистическое, все перемешано воедино. И для Виторы обряд на хорошую дорогу или сглаз так же объективны, как хлебная корка в миске.
Елена опять села на табурет и задумалась.
— А когда мы отправимся? — робко спросила из-за спины Витора.
— Через пару дней.