Дворянство. Том 2 (СИ)

— А что же будет? — прошептала Лена, когда пауза чрезмерно затянулась.

— Боль, — холодно, с металлическим позвякиванием в голосе ответил Дед. — Холод. Страдание. Жестокость. В конце то, что хуже всего — разочарование. А затем лишь тьма. И могила, что, наконец, заберет давным-давно причитающееся ей.

— Деда, — прошептала девочка, крепче прижимаясь к шерстяной кофте на по-старчески худом теле. — Ты чего…

Она зажмурилась, боясь глянуть. Кофта под щекой холодела с каждой секундой, в ноздри полез неприятный запах плесени.

— Деда…

Девочка вздрогнула, не разрыдавшись на месте исключительно от страха.

— Открой глаза, Елена, — властно приказал старик. Вернее тот, кто был стариком, а теперь сбросил его личину, как ненужную более маску.

— Открой глаза, Хель, — прошептал кто-то над правым ухом, голос мамин… почти мамин. Для совершенной имитации не хватило лишь неуловимой малости, это было страшнее всего, ужасало больше самого злобного крика или рычания.

— Открой глаза, Вэндера, — прошептал над левым ухом тот, кто изображал папу.

— Открой глаза, Люнна.

— Открой глаза, — повторял на все лады хор голосов, перечисляя имена и прозвища девочки, превратившейся в молодую женщину. — Открой!

Девочка рыдала, обнимая нечто отвратительно мягкое, от чего несло гнилью и смертью.

— Открой глаза, Искра, — вымолвил Раньян. — Посмотри в лицо судьбе. Могила заждалась, она алчет, ведь ты слишком часто обманывала смерть.

— Искра! Искра!! Искра!!! — засмеялся бесовской хор, в котором уже не осталось ничего человеческого, вокруг Елены словно кружился хоровод нечисти, как в «Вие» Гоголя.

— Искра боится! Боится!!!

— Нет, — прошептала Елена. — Я не боюсь. И в могилу я уложу вас самих.

Она открыла глаза и посмотрела на громадный диск луны, занявший, казалось, полнеба. Снег загадочным образом стал похож на туман, удивительный, причудливый, одновременно вязкий и плотный, невесомый и тяжкий, будто вулканический пепел, способный обваливать крыши. Он искажал звуки, порождая иллюзию, множество иллюзий, совсем как на великом болоте, когда Елена первый и последний раз отправилась за профитом. В бесплотном шорохе угадывалась тяжкая поступь марширующих армий, звон оружия, топот кавалерии, стоны и крики умирающих, барабанная дробь, пронзительное завывание боевых флейт. Хлопанье парусов на ветру, скрип галерных весел в уключинах, гулкий шорох множества тетив, спускаемых разом, по команде. А еще скандирование тысяч и тысяч глоток, выкрикивающих одно и то же слово: «Haile! Haile!! Haile!!!». Это слово, как стилет, жалило в самое сердце, от него исходили ужас… и невероятный стыд. Чувство немыслимой, запредельной ошибки, чьи страшные последствия сосчитать невозможно.

— Я вас не боюсь, — сказала Елена. — Кем бы вы ни были.

— А напрасно, — пропищал детский голосок, и женщина вздрогнула.

Малышка. Живая, веселая, невероятно красивая, быть может, потому, что живая. Или кажущаяся живой.

— Ты спала с открытыми глазами, — весело сообщила девочка. — И поэтому нас не стало. И пока ты будешь спать дальше, не станет других. Один за одним. Снова и снова. Могила ищет вслепую, промахивается и забирает чужие жизни.

— Пока в конце концов не останется никого, — добавила карлица Баала, только теперь уже не карлица, но статная, красивая женщина, какой могла бы стать куртизанка, не сыграй с ней злую шутку слепая игра наследственности.

Снег падал и падал огромными хлопьями. Опускался, не кружась, строго вертикально и очень медленно, будто весь воздух в мире остановился, и ветер закончился.

— Я не боюсь, — повторила Елена, сжимая рукоять меча, что холодила пальцы словно кусок льда.

— Вы призраки моей памяти. Вас нет. Вы морок, созданный моим горем.

— Нас нет, — согласились бесплотные голоса в снежном тумане. — Мы были. А теперь нас нет. Не стало. Из-за тебя.

— Не я убила вас, — прошептала Елена. — Не я! Нет здесь моей вины.

— Есть, — прошуршало вокруг, отозвалось мрачным эхом, повторило на множество ладов. — Есть… есть… есть… ты обманываешь смерть, а она суровый господин и не терпит насмешек.

Высшие силы, так, кажется, говорил Пантин. Те, для которых нет имени. Странно же они себя проявляют. Женщина вытянула руку и набрала в ладонь пригоршню пушистого, невесомого снега, вытерла разгоряченное, пылающее от жаркой крови лицо. А когда убрала мокрые пальцы…

Вокруг расстилалось сплошное, бескрайнее поле высоченной травы. Ковыль вымахал метра в два, но его будто пригладил ураган, так что сейчас густой покров сплетался в зеленый жесткий ковер не выше пояса. И этот ковер гудел, шуршал, порождая слабый шепот:

— Смотрит, но не видит… Не знает… Не помнит…

А затем Елена услышала иной голос, памятный, вызывающий горькую боль. Услышала и выронила меч, чувствуя, как входит, прорезая стебли, клинок в мягкую землю. Непрошеная слезинка скользнула по щеке.

— Здравствуй, — прошептала она, не оборачиваясь.

— Здравствуй, — повторил знакомый голос из-за спины, и на плечи женщины легли теплые, совсем не призрачные ладони.