Дворянство. Том 2 (СИ)

— Единое кольцо, чтоб все сковать и всеми править, — горько усмехнулась Елена. Тяжело сглотнула, вытянула руку, дотронулась кончиками пальцев до щеки мертвой подруги. Провела пальцами, ощущая мягкую бархатистость, живое — и желанное! — тепло. Такое памятное, столь дорогое…

— Не знаю, что сделали эти два чудозвона, — прошептала она, преодолевая спазм в горле. — Плохая кислота. Да, грибов подсыпали, наверное… Или Пантин подшаманил. Но всего этого нет.

— Нет, — сказала Шена. — И в то же время да. Это лишь еще один осколок разбитого мира, в который ты смотришь. Смотришь, видя отражение того, что было. Того, что есть. Того, что может быть.

Елена села. Подтянула колени к подбородку, обняла их руками, часто моргая. Вытерла рукавом нос, хлюпающий и распухший от слез.

— Это сказка, — глухо вымолвила женщина. — Сказка была… хорошей. В ней были красота и горе. Воспоминания и загадка. Чувства, которые не забудутся. Но в сказке жить нельзя. Рано или поздно Дед закрывает книгу и надо ложиться в кровать.

Шена прислонилась к напряженной спине подруги, положила голову на плечо. Шепнула над ухом:

— Тогда подождем еще немного. Посидим еще так вот.

— Нет, — покачала головой Елена, не оборачиваясь, и это было самое тяжелое, самое страшное, самое мучительное слово, которое срывалось с ее уст за всю жизнь.

— Пора… заканчивать. Пора возвращаться.

— Твои видения… начала Шена.

— Видения лгут! — отрезала Елена. Подсыхающие слезы жгли уставшие глаза. — Они обещают, но обещанное не сбывается. Я не верю в них!

— Пусть так. Это твой выбор, — с мягкой настойчивостью вымолвила Шена, и было неясно, спрашивает она или утверждает, проговаривает свершившееся.

Елена встала, чувствуя, как скользит по плечу теплая, чужая рука. Скользит и падает, оставив за собой бесконечную пустоту, которую не заполнить уже никогда и ничем. Женщина выпрямилась, поискала и не без труда нашла меч, который торчал средь ковыля, вонзившись почти на ладонь в мягкую землю. Серебряный свет по-прежнему заливал бескрайнюю степь, убивая тени, а высоко над головой вели хоровод звезды, которым не было числа.

— Кто бы вы ни были… — Елена скривила губы в тоскливой, безрадостной усмешке. — Чем бы ты ни было… Желало ты мне добра или зла, я благодарю тебя за… это. За возможность вспомнить. Но все закончилось. Я не хочу угадывать. Не хочу блуждать в путаных и лживых пророчествах. Хватит.

Она склонила голову и тихо, почти шепотом закончила, обращаясь к той, что терпеливо ждала за спиной:

— Ты умерла. Погибла, защищая меня. Спасибо, что подарила мне еще одно воспоминание. Еще несколько минут… Но я ухожу. Ухожу и забираю эту память с собой. Я забираю мою боль. Мою тоску. Мою… мою любовь. Это все не ваше. Это мое. Только мое.

— Что ж… Тогда ступай во тьму. Ступай во тьму и стань тьмой сама, — вымолвила Шена с улыбкой Моны Лизы, которую можно было истолковать тысячей способов.

— Нет, — покачала головой Елена. — Не дождетесь.

— Да, — с глубокой, неподдельной печалью отозвалась Шена, сверкнув глазами. Глазами, в которых радужка слилась со зрачками, пылая изумрудным огнем, как зеленый лазер. — Отказываясь от одного, ты берешь другое, даже если не желаешь того. Тот, кто выбирает сон, лишь уходит дальше, в забвение и тьму. И это тоже выбор.

— Как скажешь, — вымолвила Елена и глубоко, едва ли не до костей полоснула мечом по ладони. Когда мир вокруг начал блекнуть, растворяясь, теряя краски, она еще успела расслышать:

— Прощай. Прощай, моя Teine. Огненновласая. Моя жизнь и моя любовь. Прощай. Теперь навсегда.

* * *

Она стояла, чуть пошатываясь, и недоуменно глядела на ладонь, которую наискось, от основания указательного пальца и до запястья пересекала белая полоска шрама. Старого, зарубцевавшегося почти до исчезновения. Меч висел, как обычно, у пояса, будто клинок вообще не покидал ножен.

— Я… — пробормотала женщина нетвердым языком. — Мне…

— Ступай, — властно приказал седой фехтмейстер. В свете луны его лицо казалось бледнее обычного, не то, как у статуи, не то, как у вампира.

Хель подняла голову, посмотрела на бретеров.

— Это было… не так… — и снова осеклась.

— Все было так, как должно, — со спокойной уверенностью вымолвил Пантин. — Нельзя мерить людской меркой то, что за пределами понимания человека. Теперь уходи. Завтра… да, завтра, думаю, самое время научить тебя кое-чему новому.

Елена сделала несколько шагов, чуть пошатываясь, как марионетка или сомнамбула, затем выровнялась и пошла более уверенно, следуя тропинке.

— Кажется, у кого-то сегодня будут интересные… приключения, — констатировал Пантин, щурясь.

— Бурная ночь, я бы сказал, — некрасиво и печально кривя губы, предположил Раньян, который не выпускал из рук мессер. Бретер казался еще бледнее обычного и вообще был растрепан, взъерошен, как воробей после хорошей драки.

— Тогда уж безумная, если мы гонимся за точностью слов, — хмыкнул наставник.

— Надо… — сказал, было, Раньян, шагнув следом за уходящей Хелью, но фехтмейстер остановил его, положив руку на плечо.