Дворянство. Том 2 (СИ)

В принципе континентальное дворянство купеческие занятия не приветствовало, хоть и не осуждало прямо. Наиболее правильным считалось положение администратора, который сам ничего не продает и не покупает, но со всех стрижет свой процент. Образцом здесь было владение Вартенслебенов, хитрая герцогская семейка вроде бы презренным трудом не унижалась, но как-то так организовала дела, что торговцы со всей Ойкумены сами собой наперегонки спешили в гавань Малэрсида и на ярмарки вице-герцогини, чтобы там отчислять пошлины. Кстати, если верить слухам, герцогство запада, несмотря на процветание, давно уже не платило налоги в императорскую казну, что вроде бы даже вызвало некоторые трения в рядах Ужасной Четверки.

Однако вставать на палубу с безменом и счетами, а также писчими принадлежностями за поясом было… дурным тоном. Недостойно благородного человека с густой кровью. А в «Бело-синей» тетрархии это попросту запрещалось, и дворянская апелла бестрепетно выписывала из благородного сословия тех, кто осквернял герб отвратительной коммерцией.

Барнак Гигехайм очень хотел торговать, имея к тому все предрасположенности, обзаведясь нужными знакомствами, даже сколотив небольшой стартовый капитал. Но все-таки не готов был платить за мечту низложением из дворян, потому что удастся ли со временем аноблироваться заново — бог его знает, а простолюдином ты становишься сейчас.

Гигехайм имел по этому поводу беседу с Ульпианом, который вроде бы нашел вполне легальную и приемлемую лазейку, однако погиб, прежде чем успел оформить все надлежащим образом. Теперь молодой рыцарь-негоциант рассчитывал на Хель как на помощницу глоссатора и надеялся, что, быть может, она завершит начатое мэтром.

Елена задумалась. В принципе… в принципе у покойного юриста все было хорошо упорядочено, каждое дело хранилось в отдельном ящичке или кожаном футляре (Елена хотела познакомить мэтра с концепцией картонной папки, однако не успела). Вряд ли вдова откажет Хель от дома, так что для начала можно просто зайти да посмотреть.

Неверно истолковав ее молчание, Барнак смутился и, отчаянно краснея, стал намекать на вознаграждение. Это женщине понравилось, даже очень, и она ответила согласием, оговорив, что ничего обещать не станет, посмотрит, какие шаги можно предпринять, а о цене договорятся после, сообразно выполненной работе. Про себя Елена решила, что если получится, денег она возьмет символически, для порядка. Грешно брать за исполнение мечты, да еще с хорошего человека. Тем более, что в деньгах женщина теперь нуждалась куда меньше прежнего.

С другой стороны, задумалась она, разве мечта не должна стоить дорого? Если нечто легко достижимо, это уже и не мечта вовсе. Тем более, серебро женщине пригодится.

— Не будем откладывать, — решила она. — Сходим сейчас.

Сказано — делано, Елена предупредила Витору, куда слать гонца в случае экстренной надобности, а затем отправилась в первую за много дней дальнюю вылазку из дома. Барнак, разумеется, приехал верхом и в сопровождении конного слуги. Слугу просто ссадили, оставив дожидаться хозяина, и Елена с относительным комфортом поехала верхом. Относительным, потому что конь был не «домашним», а многоцелевым, управлять им оказалось непросто. Женщина быстро утомилась обуздывать норовистую скотину, а нога разболелась еще сильнее. Впрочем, альтернативой было или отправиться пешком (медленно) или на коне Гигехайма, в обнимку с рыцарем (предосудительно). Так что Елена жалела о скоропалительном решении, но держала марку.

Одно хорошо — добрались быстро и без эксцессов. Однако недолгое путешествие оказало на Елену гнетущее впечатление, заодно продемонстрировав, как много она пропустила за время отлеживания. Прежде столица была просто неприятным ареалом, где при некотором желании, а также настойчивости все же находились интересные и приличные места с развлечениями. Теперь же столица откровенно пугала.

Над тесными улицами Пайта сгустилось мрачное ожидание чего-то, а горожане, и прежде не бывшие рекламой дружелюбия, казались еще более тревожными, недовольными. Елена отметила, что слишком много пьяных, учитывая будний день. Вдоль стен буквально толпились мужчины и женщины, плохо одетые и голодные на вид, готовые хвататься за любую работу. Так же отчаянный и в то же время тоскливый вид был у мелких подмастерий и учеников, которые не имели постоянной службы и нанимались на день или единоразовую работу. Судя по всему, каждый в столице проникся новыми веяниями, причем в массе своей люди не ждали ничего хорошего. В противовес печальным и тревожным горожанам, немногочисленные господа жизни (в первую очередь мастера и ученики, имевшие твердую «прописку» в цехе) откровенно радовались и не скрывали этого. Временами кто-нибудь провозглашал здравницу и хвалу Его Высочеству, а также Их Милостям, которые, в конце концов, очистят город от нечистот — во всех смыслах. Подобные «тосты» встречались гробовым молчанием, в котором читалась лютая и в то же время бессильная злоба.