Дворцовые интриги на Руси

После смерти Романа над его семьей действительно стали собираться тучи. Выступил в поход на Галич великий киевский князь Рюрик Ростиславич, но его попытка присовокупить Галичину к Киеву не увенчалась успехом. Помешали этому замыслу венгры. Рюрик ушел в Киев, однако не оставил намерения по-своему распорядиться галицким престолом. Завязав переговоры с галицкими боярами, Рюрик совместно с черниговскими Ольговичами уговорил бояр отступиться от Данила. Те охотно пошли на сговор и пригласили на княжеский престол Владимира Игоревича. Над малолетними Романовичами нависла смертельная опасность, а поэтому, еще до прибытия Игоревича княгиня «вземше дѣтятѣ свои и бѣжа в Володимерь»[227].

Казалось бы, в отчем Владимире семья славного Романа Мстиславича могла чувствовать себя в полной безопасности. Однако иного мнения были галицкие бояре и их новый князь. Им показалось мало изгнания из Галича волынских княжичей, и они приняли решение об их физическом устранении. По свидетельству летописи, безбожные галичане «хотящю Володимеру искоренисти племя Романово». Они снарядили во Владимир посольство во главе со священником, которое потребовало от владимирцев выдачи Романовичей и передачи города в руки брата Владимира Игоревича Святослава.

Первая реакция владимирцев на этот ультиматум галичан была резко отрицательной. Они даже хотели расправиться с главой посольства, но наиболее рассудительные бояре остудили их пыл. Мстибог, Мончюк и Микифор заявили, что «не подобаеть намъ убити посла, имѣху бо лесть во сердцѣ своемь[228]», и тем самым удержали владимирцев от недостойного поступка.

Перемена в настроениях владимирских бояр стала недобрым сигналом для вдовы Романа Мстиславича. Почва под ней и ее детьми в родном Владимире явно зашаталась. Посоветовавшись с немногими верными ей боярами, в частности с Мирославом и непоименованным дядькой Данила и Василька, княгиня решила не подвергать далее опасности жизнь детей и бежать из города. Сделать это днем и на виду у всего города не представлялось возможным, поэтому побег решено было осуществить ночью.

С наступлением темноты приступили к реализации плана. Первыми покинули город дядька и Данило. Летопись не говорит о сообщниках беглецов, но вряд ли стоит сомневаться в том, что таковые были. Конечно, дядька предусмотрел все меры предосторожности. Он взял Данила на руки, укрыл его покрывалом, но пройти незаметно через городские ворота не смог бы, если бы там не стоял стражник, не пожелавший обратить на него внимания.

Иначе выбирались из города княгиня, Василько с кормилицей и священник Юрий. Они воспользовались подземным ходом, который вел из княжеского подворья в один из окружавших город оврагов, поросших деревьями и кустарником. В летописи этот тайный ход назван «дырою градною».

Чем было вызвано разделение беглецов на две группы, сказать сложно. Возможно, они не были уверены в полном успехе своего предприятия и полагали, что таким образом хотя бы один из княжичей будет спасен. Наличие тайного хода как будто лишает это предположение смысла. Через него могли уйти из города сразу все. Но, очевидно, подземный ход был тайной не для всех. Наверное, о нем знали не только члены княжеской семьи. И, конечно же, существовала опасность натолкнуться на засаду. Не могла незаметно покинуть город большая группа людей и через ворота, даже будь там сочувствующий ей стражник. На нее обязательно обратили бы внимание и задержали.

Возможно, именно эти соображения принимались во внимание, когда разрабатывался план побега. За городом, в потаенном месте, беглецов ожидали верные люди с экипажами, которые должны были быстро увезти их в безопасное место.

Летописец замечает, что когда обе группы соединились, перед ними встал вопрос, куда бежать. Наиболее близкой и недосягаемой для козней галичан была Польша. Но совсем недавно там был убит князь Роман, а Лешко Краковский «мира не створилъ». Как-то их там примут?

Думается, однако, что это сомнения летописца, а не вдовы Романа и ее окружения. Они знали, куда бежать, еще тогда, когда обсуждался план побега. Конечно же, в Польшу. Во-первых, вражда между соседними властителями, как правило, быстро сменялась заверениями в дружбе, и княгиня вполне могла рассчитывать на великодушие Лешка. Во-вторых, она приходилась «ятровью» ольскому князю, что также вселяло надежду на сочувствие и поддержку.

Так оно и случилось: «Лестко не помяну вражды, но с великою честью прия ятровь свою и дѣтятѣ, сжаливъ си и рече яко дьяволъ есть воверглъ вражду сию межи нами»[229].