Дворцовые тайны

— Нашей семье и не такое приходилось переживать, Селия. Но поверьте, эта история быстро забудется. Особенно когда разразится какой-нибудь новый скандал. Почему бы вам не повременить со своим решением?

— Не вижу причин для его пересмотра, мэм, — упавшим голосом сказала Селия. — Весь этот кошмар не испарится, не исчезнет. А пока я при дворе, я буду привлекать к себе много лишнего внимания. Ведь, в сущности, основой скандала являются отнюдь не вскрывшиеся факты из жизни моего отца, а то, что я фрейлина вашего величества. Если я не уйду с должности, то буду невольно компрометировать вас, а это недопустимо.

— Вы ничем меня не скомпрометируете, Селия, — отозвалась королева, но больше на эту тему говорить не стала.

Они обе знали, что уже на следующий день, когда сегодняшнюю публикацию в «Санди глоб» подхватят все остальные средства массовой информации, позиция Селии станет, как говорится, совершенно непригодной для обороны.

— Прошу прощения, мэм, но я думаю, что нам с Хьюго следует немедленно вернуться в Лондон. У репортеров будет настоящий праздник, если я сегодня появлюсь с вами в церкви.

Королева понимающе кивнула.

— Да, вам не стоит пока привлекать к себе лишнее внимание, — с натянутой бодростью в голосе согласилась она. — Если понадобится моя помощь, дайте знать. А сейчас я вызову машину, чтобы вас отвезли в аэропорт.

— Благодарю вас, мэм.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж замка Балморал — возможно, в последний раз в жизни, — Селия понимала, что только газетчикам под силу лишить ее всех особых привилегии, связанных с должностью фрейлины ее величества. Королева никогда не предавала своих друзей, но даже она была бессильна что-либо сделать для Селии, на которую ополчились все репортеры Великобритании.

Атертоны уехали из замка быстро и без лишнего шума. Из прачечной принесли свежие сорочки и пижаму Хьюго, а также белье Селии. Горничная и лакей всего за несколько минут уложили их вещи. Быстро и сноровисто они завернули вещи в хрустящую тонкую оберточную бумагу, аккуратно упаковали кружевную вечернюю блузку Селии, положили в носки туфель бумагу, чтобы те не погнулись. Одежду аккуратно сложили по дорожным сумкам; Селия нисколько не сомневалась, что, когда она распакует вещи дома, все они будут в идеальном порядке: хоть бери да надевай.

В выложенном каменной плиткой холле перед посещением церкви как раз собралась королевская семья, когда Селия и Хьюго показались на лестнице и стали спускаться. Селия знала: наступает самый тяжелый момент — прощание. Ей вдруг захотелось закрыть голову руками и убежать, пряча свое горе и стыд, убежать туда, где ее никто не найдет. Но за годы службы при дворе она привыкла к строгой дисциплине и знала, что ей просто de rigueur[29] держать себя в руках в присутствии членов королевского семейства. Поэтому она опустилась в реверансе перед королевой и герцогом Эдинбургским, принцем Чарльзом и принцессой Дианой, а также перед принцессой Маргарет. И внешне сделала это так спокойно и буднично, что даже сама удивилась. Они все поцеловали ее на прощание, одарив сочувственными взглядами, но уже сев в «лендровер», который должен был доставить их с Хьюго с аэропорт, она почувствовала, будто ее изгнали из рая. За грехи отца. Селия старалась не терять головы. Она сидела, гордо вздернув подбородок и изо всех сил пыталась отогнать наворачивавшиеся на глаза слезы, но мысль о том, что она заклеймена до конца жизни, словно сама совершила все те страшные преступления, никак не хотела уходить.

Для Роланда Шоу то был день триумфа. Он не рассчитывал на такой успех, не думал, что его месть Селии окажется такой масштабной и страшной. Но доказательства лежали сейчас перед его глазами. Сегодня утром, в понедельник, буквально все британские газеты — с разной долей злорадства — развили сюжет из «Санди глоб». На многочисленных снимках Селия была изображена рядом с королевой. С чувством глубокого, почти сексуального удовлетворения Роланд рассматривал громкие заголовки. Когда он еще только вынашивал в голове план отмщения, он и предполагать не мог, что эффект будет столь значительным. И сейчас особенно радовался тому, что ему так крупно повезло тогда в Килфраш.

Бедняжка Эйлин!

Роланд сидел на постели, прочитывая статью за статьей, и довольно усмехался. Одно дело слепо подозревать Эрнеста Смит-Маллина в незаконном приобретении картин и антиквариата, и совсем другое — подслушать, как Эйлин разговаривает сама с собой, причем говорит именно то, что нужно. «Глупая корова! Она ведь даже не догадывалась, что бормочет вслух! Настолько привыкла к одиночеству в своем замкнутом скорбном мирке, привыкла быть единственной своей слушательницей, что так легко попалась. Должно быть, она много лет хранила в себе тайну о муже, но отчаяние и под конец не выдержавшие нервы все-таки заставили ее совершить ошибку и она выплеснула из себя все, что так долго копилось. А он случайно оказался рядом».