Дворцовые тайны. Соперница королевы

Мы все знали, кто такая Анна. Знаменитая и таинственная Анна Болейн! Ведьма, блудница, злодейка, приворожившая нашего короля Генриха, колдовством заставившая его развестись с законной супругой — доброй королевой Екатериной, и женившая монарха на себе. Злая, распутная королева, которой отрубили голову.

Я слышала, как слуги судачат об Анне, сколько себя помнила. Они часто крестились — на католический манер, — когда вспоминали ее, словно желая уберечься от давней скверны, хотя Анна была мертва уже много лет. Мои родители вообще никогда о ней не говорили, во всяком случае в моем присутствии, потому, когда мама упомянула ее имя, мы, дети, навострили уши.

— Моя тетя, королева Анна, ни в чем не походила на мою мать, ни внешне, ни по характеру. Мама была женщиной мягкой, уступчивой. Добрая душа! Она любила танцевать и веселиться. А еще она любила хорошо поесть и выпить вина — иногда больше, чем следовало.

Услышав это, я обменялась быстрыми взглядами со своей сестрой Сесилией. Каждая из нас хорошо знала, что подумала другая: мама тоже была любительницей выпить себе в ущерб.

— Моя тетка Анна была женщиной хитрой, расчетливой, болезненно честолюбивой. Она смотрела на окружающих с презрением и считала, что ее сестра Мария глупа как пробка. Но в конце концов в дураках осталась Анна. Моя мама почти всегда была счастлива, а Анна, даже вознесшись на самый верх, — никогда. Ее лицо никогда не лучилось безмятежным покоем.

Тут мама поочередно улыбнулась нам с Сесилией, ласково погладив каждую по щеке. Когда мы заулыбались в ответ, она сказала:

— Я вам желаю, девочки, чтобы ваши лица сияли не только красотой, но и счастьем. И так всю жизнь!

— Ты видела, как казнили королеву Анну? — спросил Фрэнк. — Тебя заставили при этом присутствовать, как нас заставили смотреть на смерть Джослина?

— Нет. Нас с братом Генри увезли в загородное поместье[102]. На нас пало бесчестье — я имею в виду на всех Болейнов. От этого позора мы по сей день не можем отмыться. В то страшное время лишились жизни Анна, ее брат Джордж и кое-кто из близких к ним людей, но остальных Болейнов король пощадил. Все, кого я знала, пребывали в постоянном страхе, и больше всех — моя мать.

— А королева Анна и вправду была ведьмой? — спросил Фрэнк.

Мама задумалась.

— Поговаривали, что она занималась алхимией. Моя мать рассказала мне, что у Анны была секретная комната, где она пыталась превратить свинец в золото. Если ей это и удалось, с нами она этим золотом не поделилась. Возможно, Анна не брезговала и составлением ядов. Что же до колдовства… — тут моя мать замолчала, покачивая головой и глядя на нас с сомнением. — Говорили, что король жаждал ее как ни одну из женщин. Но, как я думаю, то была великая страсть, а не колдовской приворот. В любом случае королева Мария никогда не простила свою мачеху королеву Анну за то, что она способствовала разводу короля с ее родной матерью. Мария ненавидит всех Болейнов и никогда не избавится от этого чувства.

Я вспоминала слова моей матери, когда наша семья всходила в Дувре на борт судна, которое, как ни странно, называлось «Отважная Анна». Мы оставляли католическую Англию королевы Марии, чтобы укрыться в относительной безопасности протестантского Франкфурта. Здесь у моего отца были друзья, которые готовы были приютить нас. Я шествовала, высоко держа голову, убежденная, что в моих жилах течет королевская кровь Тюдоров. Но я хорошо помнила, что сказала моя мать: успех и почести не так важны в жизни, как простое человеческое счастье. И еще я помнила, что мне надо остерегаться гнева королей и королев.

Глава 3

То ли из-за обретенной мною недавно уверенности, что во мне течет королевская кровь, то ли оттого, что в шестнадцать лет я удивительно похорошела и красота моя расцвела, но во Франкфурте у меня появилось много поклонников.

Уже в детстве я была красивым ребенком, и многие, не стесняясь, говорили мне об этом, хотя мой отец в этих случаях хмурился и приговаривал: «Вы ее захвалите» или «Тщеславие — мать всех пороков». Если все внимание доставалось мне, моя младшая сестра Сесилия, любимица отца, заливалась слезами и выбегала вон из комнаты. Отца это злило, но ведь не моя вина в том, что мне достались волосы редкого рыжевато-золотистого цвета и безупречная, словно сияющая изнутри кожа — белая, как лучшая слоновая кость. Для сравнения: у Сесилии волосы были тусклые, как у мыши, а кожа, хоть и гладкая, отдавала желтизной. Впрочем, у нее были прекрасные зубы, о чем я ей часто напоминала.