Дворцовые тайны. Соперница королевы

Высокий, осанистый мужчина шел к дерущимся, властно раздвигая толпу. Я пару раз видела его в доме Якоба Морфа и знала, что он занимает какой-то высокий пост в Консистории. Народ расступился, пропуская его. Несколько мужчин постарше присоединились к нему, чтобы разнять дерущихся. Их усилия увенчались успехом. Буяны, всклокоченные, грязные, некоторые окровавленные, прекратили лупить друг друга, но не разошлись, а продолжали угрожающе ухмыляться и бросать на противников враждебные взгляды. Я услышала, как Никлаус злобно обругал другого драчуна.

Мужчина, разнявший дерущихся, заговорил:

— Предупреждаю — каждый, кто поднимет руку на ближнего своего, будет публично подвергнут порицанию, а упорствующий — изгнан из общины. Господь говорит, что нужно отсечь слабейшие члены, дабы сохранить здоровье тела. А теперь ответьте мне: в чем причина беспорядков, пьянства и вашего неподобающего поведения?

Все молчали. Наконец вперед вытолкнули одного из участников драки, и он заговорил:

— Все дело в «Белом льве», старшина Рёдер. Этот кабак нужно закрыть!

— Ты прав. В этом городе отныне распивочных не будет. Только угодные Богу дома, где обыватели смогут спокойно поесть. И на каждом столе будет лежать Библия. Таково повеление Консистории.

Над толпой пронесся ропот несогласия.

— Молчать! — воскликнул Рёдер.

Но протесты зазвучали громче, и раздались крики: «Пива! Пива! Не лишайте нас пива!» Кое-кто из собравшихся затянул застольную песню.

Старшина Рёдер достал из складок своих темных одежд грифельную доску и мел и принялся записывать имена протестующих. Я, к своему удивлению, увидела, как из дверей «Белого льва» полетели Библии. Падая на мостовую, святые книги вздымали облако пыли. Я подумала: «Неужели это сделали те самые богомольные жители Франкфурта, которые так складно поют гимны? Или в городских стенах существует два мира — мир благочестивых и законопослушных и мир тех, кто выпивает в трактирах, бесстыдно предается нечестивым совместным омовениям, играет в карты, веселится и танцует?»

— Вы допустили святотатство! — прокричал старшина в гневе, продолжая царапать на своей доске. — Вы все публично осуждены и должны предстать перед судом Консистории!

— Что ж, коли так, — прокричал в ответ Никлаус Морф, — давайте пойдем и хорошенько напьемся напоследок!

И еще до того, как кто-либо осмелился остановить его, он проследовал обратно в «Белый лев», а за ним многие другие из толпы, оставив старшину Рёдера и дальше чиркать на доске и выкрикивать угрозы.

Отец тут же увел нас, чтобы мы не попали в позорный список Консистории. Возмущенные крики герра Рёдера еще долго неслись нам вслед, пока мы спускались к реке. А когда мы перешли мост и проходили мимо сиротского дома, до нас издалека донеслось громкое, нестройное пение пьяных голосов.

Глава 4

С того дня мысли мои постоянно возвращались к Никлаусу Морфу. И заинтересовал он меня не из-за своей внешности, в которой не было ничего необычного или привлекательного — бледно-голубые глаза под тяжелыми веками, широкий гладкий лоб, слишком крупный и мясистый нос, тонкие губы, почти всегда растянутые в усмешке, — а тем, что он с друзьями дерзнул бросить вызов железным порядкам Консистории и указал нам путь к более свободной жизни, не чуждой простых земных радостей.

Он не убоялся понести строгое наказание, которым грозили церковные старшины, и действительно, его подвергли порке и исключили из числа прихожан его церкви, что крайне огорчило Морфа-старшего. Ноу Никлауса осталось много приятелей. Большинство из них, по-видимому, принадлежало к католическим семьям, ибо я никогда не видела этих молодых людей в нашей протестантской церкви. Они слонялись у Старого моста, где поджидали Никлауса, а он с наступлением темноты отправлялся вместе с ними в городской сад, где, по словам старшины Рёдера, царствовали разврат и порок.

Я наблюдала за этой ватагой городских шалопаев из окна своей спальни, которую делила с Сесилией на верхнем этаже дома Якоба Морфа. Парни толпились у одного из каменных быков моста, где горели факелы. Они подпирали спинами каменную кладку, смеялись, задирали друг друга и время от времени поглядывали вверх на меня.

— Потуши свечу! — прошептала мне как-то ночью Сесилия, когда я смотрела на дружков Никлауса с высоты своего окна. — Неужели ты не понимаешь, что им тебя видно?

Я прекрасно знала, что Сесилия права, но свечу не потушила. Что плохого в том, чтобы показаться компании молодых людей? Вот бы спуститься вниз, присоединиться к ним, вместе с ними смеяться и шутить, флиртовать с ними.

— Эти парни — никчемные безбожники! — возмущалась Сесилия. — Они гораздо хуже Никлауса. По крайней мере Никлаус хотя бы крещен в нашей вере.