Двуглавый. Книга первая

— Ну ты и…! — подходящее слово у тёзки, конечно же, нашлось, и даже не одно, вот только употреблять те слова в нашем мысленном разговоре он не стал. На ум тёзке они, понятно, пришли, и я в его мыслях их тоже прочитал, но раз не было сказано, то и я сделал вид, что не услышал. Такие вот правила поведения сложились в нашем мозговом общежитии. Впрочем, мне вполне хватало той смеси восхищения и удивления, пусть и с примесью некоторого осуждения, с которой то слово было бы сказано, если бы тёзка на такое решился.

— Ага, дас ист фантастиш, — довольно отозвался я.

— А почему по-немецки? — удивился тёзка.

Пришлось объяснять, что под словами «немецкое кино» у нас и у них подразумеваются фильмы совершенно разных жанров. Живьём, впрочем, я здесь пока что ни одного фильма не видел, зато отдельные куски просматривал в тёзкиной памяти, и что немецкое кино у здешней русской публики очень даже популярно, знал. Многим, видите ли, нравится развлечения ради пощекотать нервы немецкими ужастиками, которые с местными кинематографическими эффектами я лично воспринимал как забавные и где-то даже милые и уютные детские страшилки примерно на уровне текстов «Раммштайна»; зрители с замирающим сердцем сопереживают героям и героиням немецких приключенческих фильмов об альпинистах; с немалым интересом и изрядной завистью («эх, а у нас так снимать не умеют!») смотрят эпические батальные сцены в исторических драмах о героическом сопротивлении немцев ордам кровожадных французских революционеров. У нас немецкое кино тоже пользовалось успехом, вот только тематика этих популярных в народе фильмов была… Ну что я буду тут говорить, сами же прекрасно помните.

— Тогда это должна была сказать Анечка, — хмыкнул тёзка.

— Ну да, — согласился я. — Только она-то эти фильмы не видела…

— Ничего, зато побывала теперь на месте их героинь, — тёзка в очередной раз проявил свойственную ему сообразительность.

Желание сходить к этой самой Анечке, Анне Сергеевне Фокиной, красивой и эффектной женщине двадцати шести лет, что смогла наконец отдышаться и с глуповато-блаженной улыбочкой лежала сейчас рядом, я обнаружил у тёзки вчера как раз перед послеобеденным отдыхом, перешедшим из-за объедения в сон, а вместе с тем желанием и сильные сомнения, стоит ли вообще затевать такое, учитывая, что идти придётся как бы вдвоём. Пересказывать наш с тёзкой спор о морально-этической стороне моего участия в их с Анечкой постельных упражнениях я, пожалуй, не стану, уж больно много всего мы друг другу наговорили, но мне удалось-таки убедить дворянина Елисеева в том, что ничего постыдного для него и тем более для меня тут не будет.

— Ну пойми же ты, Виктор, — старательно втолковывал ему я, — раз уж мы с тобой изображаем сейчас нашего гербового орла о двух головах и даже думаем, как бы нам спасти от неприятностей нашу общую задницу, почему бы нам и наш общий прибор не загрузить приятной и полезной работой? Или что, так и будешь теперь без женского общества обходиться, пока живой⁈

Обходиться до конца жизни без женщин тёзке, ясное дело, совсем не хотелось. Более того, этакая перспектива привела его просто в ужас, а потому увещеваниям моим он в конце концов поддался. Да, понимаю, использовать в споре такие аргументы, это удар в то самое место, которое я обозвал «прибором», но я же для общего, в том числе и тёзкиного тоже, блага, старался!