Двуглавый. Книга первая

Тёзка, однако, на том не успокоился и к дому госпожи Волобуевой направился, сделав крюк как раз на Олений Камер-Коллежский вал и неспешно проехав мимо того самого института. Предварительный осмотр нам ничего особенного не дал. Да, видно было, что денег на институтские здания не пожалели, выглядели они внушительно и бросалось в глаза, что строили их в разное время, то есть деньги на расширение институту регулярно выделялись на протяжении всей его истории, а это, знаете ли, тоже показатель. Но вот впечатления какого-то ужасно секретного объекта эти здания ни по отдельности, ни все вместе не производили — обычные строения, ни тебе зарешёченных окон, ни высокого непреодолимого забора, ни какой-то строгой и решительной охраны. От всего этого тёзка уже совсем обнаглел и собирался было заехать на территорию института, чтобы поставить машину на институтской стоянке и пешком погулять среди строений, но я его отговорил, обратив его внимание на то, что на воротах номера въезжающих автомобилей записывают. Робкую надежду тёзки на случайную встречу с Николаем Михальцовым я, уж не знаю, что на меня нашло, просто высмеял, тёзка потом на меня дулся, но недолго — к дому в Посланниковом переулке мы подъехали уже без обид и недовольства.

— Как-то не похоже на место, где хранят какие-то тайны, — подытожил тёзка впечатления от нашей экспедиции.

— Значит, есть в Москве или где-то совсем рядом с Москвой другое место, — подхватил я. — Снаружи и оно наверняка не похоже на секретный объект, но на территорию тебя просто не пустят.

— Неплохо бы то место найти, — мечтательно выдал тёзка.

— И каким же образом? — заинтересовался я.

— Ну-у-у… — на некоторое время тёзка завис, мысли его несколько раз крутнулись, цепляясь друг за друга, и наконец он сообразил: — Проехать за каким-нибудь автомобилем, выехавшим из ворот института, хотя бы.

— Технически решение верное, — тёзкина сообразительность, заслуживала, конечно же, поощрения, но поскольку проявлена оказалась не до конца, пришлось тут же и сделать товарищу замечание: — Вот только таким образом мы куда быстрее найдём приключения на нашу общую задницу, и как-то я не уверен, что эти приключения нам понравятся.

— Ты прав, пожалуй, — не стал спорить тёзка и тему Михайловского института мы временно отложили на потом, представления не имея, когда это самое «потом» наступит. В конце концов, завтра тёзке на гулянку, вот пусть о ней и думает, а о загадочном институте подумаю я.

Однако додуматься до чего-то толкового у меня не вышло. Все способы выяснить расположение секретной части пресловутого института, которые приходили мне на ум, тоже представляли собой верный путь к приключениям да и требовали некоторых денежных трат, а тут меня начинала душить жаба. Похоже, искать всё же придётся через врачей…

Описывать гулянку, ради которой, по версии для домашних, тёзка выбрался в Москву, смысла не вижу — никакого разгула, никаких излишеств, с тем загулом, в коем поучаствовал тёзка перед отъездом из Москвы, и рядом не стояло. Виновник торжества не поскупился снять под праздничное застолье зал в ресторане, а там особо не загуляешь, поэтому всё прошло вполне себе благопристойно, и лишь одному из гостей потребовалась помощь в доставке его нетрезвого тела домой. Тёзка ушёл своими ногами, благо, от дома госпожи Волобуевой ресторан находился не так далеко, и по ночной свежести на квартиру прибыл почти уже протрезвевшим.

На выставку Гитлера мы всё-таки пошли. И тёзке надо было, во исполнение отцовского наказа, день перекантоваться в Москве после гулянки, и я не нашёл убедительных аргументов против тёзкиного желания уважить просьбу Алёши Михальцова, пусть не особо он нам и помог, да и интересно обоим стало, не без того, особенно мне.

Ну что я скажу? Вот напрасно, честное слово, напрасно Алёша просил сравнить пейзажи Гитлера со своими. Как пейзажисту, тёзкиному приятелю до не состоявшегося здесь фюрера топать, топать и не дотопать, что называется, как до Луны пешком. Помню, видел я фотографии акварелей Гитлера и всегда удивлялся, насколько сильно они пропитаны солнечным светом и как потом их создатель дошёл то того, до чего дошёл. Примерно то же я увидел и здесь, только уже живьём. Увидел я, кстати, вживую и те самые акварели, но куда сильнее впечатлили меня, как, впрочем, и тёзку, другие пейзажи, на холсте и в масле, где художник изображал поля сражений мировой войны, в которой, как и в моём мире, он тоже участвовал. «Впечатлили», однако, не совсем то слово — они меня просто потрясли. Вот что, спрашивается, должно быть в голове и сердце у создателя картины, изображающей полуразрушенную траншею, заваленную изуродованными трупами и залитую всё тем же жизнерадостным солнечным светом⁈ Нет, с психикой у Адольфа и в этом мире не всё в порядке. Хорошо, что на войне ему оторвало ноги, ни в армии, ни в политике карьеру не сделает.