Двуглавый орел

Англичане передали его итальянцам, и с тех пор его быт и еда стали столь скудными, что он непрерывно бомбардировал письмами с жалобами на своё положение Красный Крест, швейцарское правительство и даже Ватикан. Ещё я беспокоился о том, смогу ли послать Елизавете телеграмму, что со мной всё в порядке, а если смогу, то когда. К этому времени на Луссине, должно быть, уже подняли тревогу, и если нас не найдут до завтрашней ночи, то сочтут пропавшими без вести. Мне очень не хотелось расстраивать жену в ее нынешнем положении.

Мои раздумья прервал вошедший вестовой — меня приглашали побеседовать с командиром.

Капитан эсминца "Бомбардир", Кермадек-Плуфраган, оказался толстым коротышкой за пятьдесят, бретонцем, как и большинство французских моряков.

Он пригласил меня сесть и предложил сигару, которую я с удовольствием закурил. Почему-то он настаивал, чтобы мы говорили по-английски, хотя я прекрасно владею французским. Лишь во время разговора я понял, что это, вероятно, из-за присутствия морского стрелка, стоявшего в карауле по другую сторону двери.

— Мой дорогой лейтенант, — начал он, — лейтенант д'Изиньи только что поведал мне о вашем необыкновенном благородстве — вы потопили его субмарину после долгой и трудной борьбы, а потом приземлились на воду, чтобы спасти его экипаж, несмотря на то, что сами могли попасть в плен.

Я собрался было объяснить, что мы не топили "Лаплас" после долгой и трудной борьбы, напротив, насколько мне известно, "Лаплас" затонул по причине некомпетентности, но он продолжил прежде, чем я смог заговорить.

— Да, дорогой лейтенант, очень и очень печально, что вам и вашему пилоту пришлось стать пленниками исключительно по причине вашего благородного и великодушного поведения.

— Капитан, не беспокойтесь об этом. Боюсь, это превратности войны. Если бы наш миноносец нашёл нас раньше, то лейтенант д'Изиньи и его экипаж были бы сейчас нашими пленниками. По крайней мере, лейтенант Нехледил и я можем утешаться тем, что нам удалось спасти от гибели двадцать четыре врага, когда они уже не могли с нами сражаться. Мы оба моряки, как и вы, и считаем, что ведём войну против правительства Франции, а не против французского народа.

Кермадек едва не прослезился от этих слов.

— Ах, дорогой лейтенант, ваши благородные слова так глубоко меня тронули! Какие возвышенные чувства. Мы, французы, всегда считали австрийцев такими же цивилизованными людьми, а не грубыми животными, как эти грязные боши. Ваши сегодняшние действия ещё больше убедили меня в этом. Но... — его лицо оживилось, — но мужайтесь, не следует падать духом в этой ситуации. Мы ещё можем ее разрешить.

— Каким образом, капитан? Боюсь, я вас не понимаю. Лейтенант Нехледил и я — пленники, и к этому больше нечего добавить.

— Прошу, подождите минутку. Я говорил с лейтенантом д'Изиньи, и мы пришли к выводу, что есть способ вас освободить, если вы понимаете, о чём я.

— Прошу прощения, но я вас не понимаю...

— Уже почти темно. Ваш аэроплан на буксире, за кормой. Вы можете потихоньку пробраться в него, мы перережем канат и потеряем вас. И вуаля — вы сбежали. Никто ничего не увидит и не узнает. Но сначала вы должны обещать мне две вещи.

— Могу я спросить, какие именно?

— Первое — вы не запустите мотор и не взлетите, пока мы можем вас слышать. Второе — вы, как офицеры, дадите слово чести никогда больше не сражаться в воздухе против Франции в этой войне. Против Италии — сколько угодно, тьфу, мерзавцы! Но не против Франции.

Это, было, несомненно, привлекательное предложение. Я почувствовал, что оба — и д'Изиньи, и капитан эсминца — крайне заинтересованы в том, чтобы от нас избавиться. Разумеется, д'Изиньи сам был у люка, когда они стреляли в нас из пулемёта. У подлодки нет смотровых иллюминаторов, так что только ему и рулевому, управлявшему погружением, известно, что лодка затонула по нелепой случайности, а не из-за наших бомб.

Если мы с Нехледилом просто исчезнем, то вместо того, чтобы предстать перед следственной комиссией, д'Изиньи и его команда получат медали за боевые действия. Они с Кермадеком объяснят спасение команды тем, что мы улетели, оставив экипаж "Лапласа" плавать в воде до прихода эсминца. Таким образом, честь французского флота будет спасена, и все останутся довольны.

Оставался только один вопрос — чем всё это обернётся для нас? Двигатель аэроплана вышел из строя, так что придётся дрейфовать, положившись на волю судьбы. Нас ждёт долгая холодная ночь, а утром, возможно, задует бора. В итоге мы можем просто променять лагерь для военнопленных на могилу в море.

— Капитан, — спросил я, — если мы сойдём на берег с вами — чьими пленниками мы тогда окажемся?

— О, это очевидно. Мы передадим вас в руки итальянцев, на этот счёт существует соглашение. Флот Франции в Бриндизи — лишь гость, и возможности содержать пленных у нас нет.