Двуглавый Змей

Дверь скрипнула, открыв перед Гумбергом знакомую картину. Множество больших, потрёпанных столов из тёмного дуба, высокие, украшенные разноцветной мозаикой окна, угловатые, широкие, мощные колонны, выточенные из стволов деревьев, на которых располагались потухшие факелы. Гигантская, тёмная люстра, нависающая над головой Гумберга, с которой изредка капал воск на неудачливых авантюристов, коими назывались самые обычные наёмники.

Внутри всё было также, как и когда–то давно. Ни расстановка столов, ни персонал не сменился, люди, слегка сонные и безжизненные, обычно бегали между столов, разнося выпивку как в каком–то кабаке, теперь же скучно брели по своим делам, вытирая столы или меняя свечи. Рядом с объявлениями, висящими на широких досках, стояло всего несколько человек, и те, плюнув, направились к выходу, исподлобья глянув на бледного.

Внутри, (помимо выходящих наёмников), было всего трое посетителей. Двое из них Гумбергу были неизвестны, а вот третьего он знал, и знал очень хорошо.

Тордрак из клана Темнокамень — толстопузый, закованный в наборный доспех, с топором на поясе, светловолосый дварф. Спутанная борода без украшений, спускающаяся до живота, раскинутые по бокам короткие волосы, подобранные тёмной повязкой на лбу, и тусклые, серые глаза, под которыми проступали морщины.

Бледный подошёл к столу, за которым одиноко сидел Тордрак, задумчиво разглядывая пол. Перед ним, на столе, стояла кружка пива, из которой уже давно выветрилась вся пена. Дарф к ней даже не притронулся.

«Что–же тебя гложет, друг?» — Подумал бледный и сказал:

— Здравствуй, друг.

Дварф задумчиво поднял глаза, неясным взглядом осматривая наёмника. Ему понадобилось несколько десятков секунд, (всё это время Гумберг терпеливо ждал), чтобы осознать, кто стоит перед ним. Тордрак, в неверии встал со скамьи, с шумом уронив оружие на пол. Его взгляд прояснился, а на лицо налезла глуповатая, радостная улыбка.

— Серый! — Радостно прокричал дварф.

Прокричав это, Тордрак накинулся на друга, крепко сжав его. Ростом он доходил лишь до половины торса мечника, но силы в нём было больше, чем в троих Гумбергах, Бумбергах и ещё–кого–то–там вместе взятых, поэтому, обняв бледного, он заставил его выдохнуть, ойкнув, и чуть не сломал ему спину. Время чувственного, дружеского воссоединения прошло, и дварф отстранился от наёмника.

— Сколько долгих месяцев, друг! Серый, ты почти не изменился! — Крепко пожав руку Гумбергу, воскликнул Тордрак из клана Темнокамень. — Ты вообще не изменился! С тех пор ни на сантиметр не вырос, ха!

— Гм, то же самое можно и про тебя сказать… друг.

— Присядь, выпей, расскажи, что да как… Ох, прости, угостить не смогу. Бери мою кружку. Давай, садись, садись, — быстро дыша, упрашивал друг мечника, потом он сел, сделал паузу, и выдохнув, сказал: — Ну, рассказывай.

«Да, скверны дела» — Подытожил Тордрак после рассказа Гумберга.

Наёмник коротко пересказал все, что с ним приключалось за это время, но в детали не вдавался. Весь монолог дварф сидел, изредка причмокивая или морщась, но были и моменты, когда он заливался хохотом на весь полупустой зал, хотя Гумберг в этом ничего смешного не видел.

— Ну, из этих историй я могу вынести только одно. Не доверяй рыжим эльфам, особенно тем, у которых окровавленный нож в руках! — Улыбнувшись во все тридцать два зуба, хихикнул дварф.

— Гм, и это всё, что ты вынес? — Поднял бровь бледный. — Ладно, неважно. Тордрак, что–то случилось? Ты сидел с таким видом, словно у тебя уже…

— Порох в пороховнице кончился? Не, я ещё не отстрелялся, Серый. Как домой вернусь, ух, пусть бежит, прячется моя Лаврушка! Я ж её, месяца три уже не видывал. Только узнаю, что с Хъёлмендом мне изменяет, прибью голыми руками!

— Я не про это, Тордрак. Но вид у тебя действительно был… озадаченный. Гм, что–то случилось?

— А как же, — горько вздохнул Тордрак, склонив светлую бороду, — брат мой, двоюродный, Мальянк, слыхал может, заболел. Ну, я с самого Грестхольда, сюда, короче, махнул. С лекарством и деньгами. Думал, прикуплю, Лаврушке, подарок. Тут такие самовары чудные продают, дорогущие. А она любит их, больш чем меня, старая потаскуха! — Беззлобно пожаловался он. — А ночью, прям на дороге, вокруг поле чистое, прикинь, налетел кто–то! Один! Дык я бы ему как топориком своим, бах!

Один из персонала испуганно дёрнулся, когда Тордрак со злостью стукнул по столу.

— Влетел, как молния, чёрная вся! Я же деньги как, всегда там, под сердцем ношу, — дварф хлопнул по внутреннему карману, — А эта бестия, как в карету залетела, мешки похватала, шкатулку добротную, дорогущую, с золотым львом, в которой лекарство для сохранности лежало, тоже и фьюх! Исчезло! Кучер от шума чуть в штаны не наложил, я, признаться, тоже. Ни черта не разглядел!

Гумберг молчал. Молчал, обдумывая сказанное.

— Чистое поле, говоришь?

— Ыгы, — причмокнул дварф, присосавшись к пиву, которое сам и предложил, — Ни черта, говорю же.

«Смотрю, настроение у него всё же повысилось.» — Подумал наёмник.

— А новое лекарство здесь не купить разве?